– Чтение газеты – идеальный способ шпионить за кем-либо. Во всех боевиках сыщики используют для наблюдения газету.
– Да, про нас можно было снять такой крутой блокбастер…
– Может, мне книжку написать – о том, как я спас самую замечательную американку, знаменитую селекционерку из прославленного рода Дюбуа…
– Еще не знаменитую!..
2. Трансатлантический договор
А в Париже ухаживание голландского специалиста по тюльпанам за американской специалисткой по розам, похоже, входило в решающую стадию.
Во-первых, такого огромного букетища Анфан Террибль еще не получала ни разу в жизни.
Во-вторых, на сегодня Тюльпанчик выбрал для экскурсии самую необычную достопримечательность Парижа: дворец-тюрьму Консьержери.
В-третьих, председатель принес бумаги, в которых было зафиксировано решение отборочной комиссии допустить розу, выведенную в Луизианском университете, на Всемирную выставку цветов.
Безымянная Красавица фигурировала в документе под каталожным номером, и незаполненная графа поджидала точное название.
На улаживание последних формальностей, по словам голландца, остались только сутки.
При пустой графе решение комиссии автоматически аннулировалось.
Анфан Террибль оценила всю серьезность момента.
Озадаченная мать срочно позвонила беспечной дочери:
– Гло, ты же не хочешь, чтобы твоя главная мечта обернулась катастрофой?
– Ма, ты тоже думаешь, что я так и не дождусь от русского медведя признания в любви?..
– При чем здесь, бэби, любовь? Просто Безымянную Красавицу могут исключить из заветного каталога.
– Не посмеют…
– Еще как посмеют! Если ты, конечно, не присвоишь розе подобающее имя.
– Постараюсь.
– А то я возьму инициативу в свои руки.
– Только не это! У тебя опять получится что-нибудь хулиганское.
– Кстати, Гло, сбылись твои слова насчет Бастилии…
– Это когда я шутила про твою первую экскурсию по Парижу?
– Да, перед Ботаническим садом… Так вот, нынче Тюльпанчик действительно пригласил меня – только не в Бастилию, которой давно нет, а в Консьержери.
– Консьержери, Консьержери… Что-то знакомое.
– Тюрьма это, Гло. Не дай бог тебе близко познакомиться с подобным заведением.
– Ну, и тебе, надеюсь, не доведется.
– Как видишь, доведется, по крайней мере, в мемориальном варианте.
– А может, предложишь ему какое-нибудь другое заведение, повеселее?
– Гло, понимаешь, я не хочу показаться такому достопочтенному господину капризной американской вертихвосткой. Глянула тут в путеводители – все как один требуют: непременно посетите Консьержери! Непременно побывайте в Консьержери! Ни один турист не пропустит такое привлекательное место, как Консьержери! И так далее. И, как видишь, мне придется туда отправляться так же безоговорочно, как тысячам других граждан.
– Да, Ма, сочувствую. А там есть хотя бы на что посмотреть?
– Вообще я охотно туда заглянула бы веков так семь назад. Тогда, при каком-то нормальном императоре, это был вполне приличный королевский замок, даже, говорят, самый красивый в Европе. Представь себе зал огромнейших размеров – он и тронный, и обеденный, и гостиный, и бальный – в общем, служит для развлечений и приемов всякого рода. Я бы в бархатном платье и кружевах смотрелась бы ничуть не хуже этих расфуфыренных королев. Уж что-что, а одеваться я умею! И кавалерам нашлось бы о чем со мной поговорить!.. Да и в менуэте знаю, чем блеснуть!
– Да, Ма, ты малость опоздала…
– Но не настолько, чтобы угодить во времена, когда кому-то взбрело в голову заменить салоны на камеры. И если бы сажали только аристократов! А то всякий сброд… Впрочем, аристократов там перебывало достаточно.
– Надеюсь, нашим предкам не повезло в этом смысле.
– Ну, по крайней мере, их имена мне не попадались, когда читала про знаменитых узников.
– Удивительный факт!
– По правде говоря, бэби, сомнительную честь оказаться в Консьержери-тюрьме заслужить было не проще, чем попасть в Консьержери-дворец. Сама понимаешь, туда отправляли не за красивые глаза, а за вполне темные дела. Кто-то покушался на короля, кто-то на кошелек, некая Мари-Мадлен д’Обре просто травила ближних, всех подряд, как тараканов, а…
– Бр-р-р! Хватит перечислений, Ма. Я и так верю, что порядочных людей туда не брали.
– Как сказать, бэби, как сказать… Самая знаменитая узница – Мария-Антуанетта. Королева Франции. А кончила гильотиной, как простая уличная воровка… Ты уважаешь королев?
– Очень.
– Вот и я. Хотя у меня, как ты знаешь, самые республиканские убеждения. Но казнить женщину только за то, что ей выпал удел королевы, – это тоже преступление, как считаешь?
– Да, Ма. Преступление перед Богом. Раз он назначил ей такую судьбу, то не простым смертным решать, достойна эта женщина трона или нет.
– Во всяком случае, ты-то, бэби, достойная внучка Гранд Маман. Говоришь прямо как по-писаному. Мне так не сказать, но ужасно жалко ее. Правда, пишут, что ее местечко потом занял Робеспьер, но она-то этого не узнала. А узнала бы – вряд ли стало бы легче. Вот пойду глядеть, каково ей там сиделось… По крайней мере, когда сиделось, тогда жилось. Выпускали-то оттуда всех только в одном направлении: на казнь. Ничего не скажешь, весьма привлекательное местечко! Совсем не хочется туда, бэби, но это мой долг. И я его вытерплю до конца.
– Ма, ну ты совсем впала в ипохондрию. Подбадривай себя тем, что, в отличие от Марии-Антуанетты, тебя выпустят на волю, живой и здоровой.
– Спасибо за совет, бэби.
– Слушай, а это она сказала, что если у французов нет хлеба, пусть едят пирожные?
– Она самая. Как видишь, ты куда умнее французской королевы. За идиотский совет бедняжке отрубили голову.
– Надеюсь, Ма, Тюльпанчик не потянет тебя к экспозиции, где стоит та самая гильотина…
– Не знаю, где она там стоит, но если увижу – выскажусь по этому поводу. Ох, эти жестокие дикие галлы! Электрический стул гораздо эффективней и гуманней! Помнится, читала статью лет десять назад…
– Ма, не будем углубляться в дебри пенитенциарной системы! Мы не в Капитолии!
– Да, бэби. Ты дома, а я в Париже… Вот такие дела, Гло. Через пару часов мы с голландцем идем в Консьержери…
– Да, необычное место для любовного свидания.
– Гло, я верю в предназначение свыше.
– Ма, ты, как и я, закоренелая фаталистка.
– Вот именно. В тюрьму так в тюрьму…
