– Эти убийства нельзя связывать с тяжелым детством, – возразила она. – Иначе получится, что у нас по улицам бегают одни сумасшедшие киллеры.
– Активная интроекция, – сказал Снейдер, словно это все объясняло. Он снова сел на стол. – Существует два способа преодолеть последствия детской травмы. Человек или годами изводит и убеждает себя, что родители правильно делали, жестоко наказывая его, потому что он так плохо себя вел. Или же воспитание становится сутью самого человека, он перенимает привычки избивавших и мучивших его родителей и сам это практикует.
– Вряд ли мать этого мерзавца поджигала, кусала или заставляла его пить чернила. – Сабина подняла глаза к потолку, чтобы справиться с набежавшими слезами. – Для меня это слишком абстрактно.
– Понимаю. Да и как постигнуть ход мыслей больного мозга, не будучи самому сумасшедшим?
Сабина посмотрела в окно. За башнями собора поднималось солнце. Открылась дверь кабинета. В проеме стоял Симон с тяжелой сумкой через плечо. Он с удивлением уставился на Снейдера.
– Вы здесь? Растения думать не мешают?
Снейдер бросил на него ледяной взгляд.
– Нет. Но из-за вашего присутствия мне не хватает кислорода.
«Мне тоже», – подумала Сабина. Я видела тебя вчера с женой и обоими детьми!
– Нет проблем, сейчас уйду. Бина, заправка ждет нас. Снейдер указал наверх.
– Вы поставили мне чайник ванильного чая?
– Вы сами можете его принести. Я должен уехать.
– Никогда этого не делал и начинать не собираюсь. – Снейдер взглянул на свои тонкие часы Swatch. – Нам нужно еще пять минут, чтобы закончить разговор. А вы сделайте что-нибудь полезное в это время, заварите чай… а сейчас исчезните!
Симон закатил глаза и закрыл дверь. Снейдер обернулся к Сабине, словно их и не прерывали.
– Наш преступник с невероятной ловкостью получает контроль над своими жертвами.
Он придвинул стул, оседлал его и оперся руками на спинку. Эта непринужденная поза не шла ему, но в настоящий момент он, видимо, не заботился об имидже.
Посмотрел на Сабину через стол.
– Он нанесет удар только тогда, когда будет уверен, что одержит верх. Поэтому ищет слабое место жертвы. Он не знает раскаяния. Обычная совесть могла бы остановить его. Но для нашего убийцы не существует границ, ни пространственных, ни временных. Он чувствует себя непобедимым.
Непобедимым! Сабина подумала о пузырьке с чернилами, который ее отец нашел под дверью своей квартиры.
– Своим телефонным жертвам он тоже делал подарки?
Снейдер кивнул.
– Только это не подарки… а подсказки. В Лейпциге – обожженная прядь волос. В Кельне – черный кожаный собачий ошейник с именем Гретхен.
В книге так звали сестру злого Фридриха, вспомнила Сабина. Но это Снейдер наверняка уже выяснил.
– Речь идет о власти и контроле, – повторил Снейдер. – Хотя убийца дает своим жертвам сорок восемь часов, он наслаждается триумфом: ведь он всегда на шаг впереди.
– Он знает, что ни одна из подкинутых нам подсказок не сможет разоблачить его или навредить, – спонтанно пришло Сабине в голову.
– Правильно. Он гордится тем, что хитрее следователей. Его возбуждает риск быть пойманным. Нарциссизм – вот его ахиллесова пята. – Снейдер поймал взгляд Сабины. – Туда нам и нужно целиться!
Нам. Снова.
– Почему вы рассказываете мне все это? – спросила она.
– Потому что вы умнее своих коллег. И даже типов из ЛКА, которые вцепились в вашего отца, словно он опасный преступник. Мне было достаточно взглянуть ему в лицо, чтобы понять, что он не мог никого убить.
Сабине на глаза навернулись слезы.
– Тогда помогите ему!
– Так я этим и занимаюсь! По-вашему, зачем я здесь и выкладываю вам все факты дела?
Она вытерла щеки.
– Как я могу помочь?
– Это вы мне скажите!
Господи, откуда ей взять вот так сразу хоть какую-нибудь полезную мысль? Ее мозг блокирован. С тех пор как Сабина прочитала протокол вскрытия, она спрашивала себя, почему убийца сделал это именно с ее матерью. Она засунула фотографии с мест преступления обратно в книгу.
– Этот психопат выбирает в жертвы любых женщин или каких-то определенных, которые соответствуют его историям?
Снейдер снова посмотрел на наручные часы.
– Не думаю, что это случайные женщины. Они должны иметь какое-то отношение к этой книге.
Сабина задумалась. Если здесь и существовала какая-то связь, то скорее между ее матерью и другой учительницей, чем помощницей адвоката из Кельна.
– Что-то должно связывать учительницу из Лейпцига и мою маму.
Снейдер отверг предположение:
– Я уже безуспешно искал. Десять лет назад во время пожара в начальной школе в Кельне, где ваша мама когда-то работала директором, были уничтожены все документы. В новых – никаких параллелей с Лейпцигом.
Загадочный пожар в кельнской начальной школе. С каким-то смутным чувством Сабина вспомнила тот случай. Причину так и не выяснили. Возможно, к пожару был причастен ее отец.
– Вы можете достать мне копию документов по школьной учительнице из Лейпцига? – спросила она.
Снейдер помотал головой.
– У меня связаны руки. Из-за вашей самодеятельности вам может грозить временное отстранение от должности. Я не могу позволить вам участвовать в расследовании. По крайней мере, официально. – Его формулировка оставляла лазейку.
– Тут должна быть какая-то связь – возможно, я ее найду, – настаивала Сабина.
– Если найдете, значит, я в вас не ошибся. – Впервые с момента их знакомства Снейдер улыбнулся, пусть всего на один миг.
Он встал, обошел вокруг стола и подтянул к себе клавиатуру.
– Я распечатаю для вас документы.
– С этого компьютера не получится.
– Если ввести правильные пароли, Белочка, это получится даже с сотового телефона.
Он открыл главное меню, через полицейский сервер подключился к своему компьютеру с выходом в Интернет и отправил электронные акты по делу Эльфриды Никич на принтер Сабины.
В следующий момент из лазерного принтера с шуршаньем выползли три десятка мелко исписанных страниц.
Снейдер подошел и собрал листы в стопку.
– Здесь вы найдете и мои комментарии и пометки, – пояснил он. Потом передал стопку Сабине.
– Это значит, что я должна сохранить информацию в тайне.
– В противном случае завтра отправитесь чистить мужские туалеты в метро.
– Как великодушно.
