Прощай, Гарри, где бы ты ни был… Еще никогда я не осознавала так ясно, что та часть моей жизни, которую занимал ты, ушла навсегда… Я не могла быть дальше от тебя, даже если бы попала на Луну… Как странно думать о жизни не главами, а томами, отдельными и завершенными. В этом же настроении завтра я начну новую тетрадь. И назову ее «Как я была индейской скво». Я больше не стану писать тебе. Гарри… Для меня ты умер… Но когда-то я любила тебя…
Тетрадь третья
Как я была индейской скво
И тогда я крепко уснула, и мне приснился странный сон… во всяком случае, все случилось как сон. …Это совершенно точно был сон, потому что теперь со мной в вигваме был мой муж, он все еще танцевал, мягко и бесшумно ступая обутыми в мокасины ногами, вскидывая и опуская их, грациозно и совершенно бесшумно он плясал вокруг огня, тряся погремушкой из тыквы; но я по-прежнему не слышала ни звука – точно призрак, он танцевал вокруг моего ложа. Я ощутила возбуждение – щекочущее чувство внизу живота, щекотку промеж бедер – непреложный зов плоти, разбуженной брачным танцем.
(Из дневников Мэй Додд)
12 мая 1875 года
Боже милостивый! Прошло четыре дня на новом месте, в которые мне было не до дневника; я вымоталась и почти спятила от непривычки, бессонницы и невозможности побыть наедине с собой. Боюсь, что капитан Бёрк был прав: этот эксперимент – чистой воды безумие, чудовищная ошибка. Точно переехать в логово к выводку диких собак.
Прежде всего – делить кров с мужем, двумя его другими женами, старой каргой, подростком и новорожденным малышом. Это сущее извращение! Да-да, столько нас живет в вигваме. Как, спросите вы, жить супружеской жизнью в таком месте – и будете правы. То, что здесь понимается под «личным пространством», достигается так: никто ни на кого не смотрит, и тем более – не заговаривает. Странное ощущение – точно ты невидим. А уж запах от скопления тел совершенно неописуемый.
Заботу обо мне поручили «второй» жене вождя – хорошенькой юной женщине немногим старше меня по имени Перо-на-Макушке. Как я уже говорила, у Маленького Волка уже есть две жены, но первая живет скорее как домашняя прислуга – она готовит, убирает и делает вид, что меня не существует. Ее зовут Тихоня, потому что от нее крайне редко услышишь хотя бы слово. Хотя она занимается своими делами и не обращает на меня внимания, женский инстинкт кричит мне о ее ненависти так же верно, как если бы она поднесла мне к горлу нож. В самом деле – со дня приезда мне снится один и тот же кошмар. В нем женщина, нависнув, точно горгулья, держит у моего горла лезвие. Я хочу закричать, но не могу, потому что, если шелохнусь, лезвие вопьется в мою шею. И просыпаюсь от того, что не могу вздохнуть, судорожно хватая ртом воздух, сглатывая… С Тихоней нужно быть начеку.
Нас, белых женщин, немедленно привлекли к делу – поручили самую унизительную работу, точно мы дети на обучении индейских матерей, а на деле немногим больше, чем служанки. Мы-то думали, что принесем им блага цивилизации, а не сами превратимся во вьючную скотину, но, как разумно заметила Хелен Флайт, какой толк в умении вести себя за столом, если стола нет? В самом деле, дикарки с радостью воспользовались возможностью спихнуть на кого-то самую тяжелую работу. На заре мы таскаем воду из ручья, собираем хворост, чтобы приготовить еду с утра, а днем копаем коренья в поле. Боже, какой это тяжкий труд! Только Фими каким-то образом избегла этой участи – кто его знает, как ей это удалось, мы почти не видимся. Селение большое и растянутое, поэтому все, что нам остается после трудов – съесть пару кусочков отвратительного вареного мяса из общего котла и рухнуть спать с наступлением ночи. Лично я какое-то время буду слушаться хозяев, но не собираюсь превращаться в рабыню или служанку – кое-кто из нас уже пожаловался на такое обращение преподобному Хейру.
Мужчины же, в свою очередь, большую часть времени слоняются по поселку, курят и треплются… Так что мне пришло в голову, что не такие уж мы и разные: настоящую работу делают женщины, а болтают в основном мужчины.
14 мая 1875 года
Нам сообщили, что индейцы собираются устроить Общинную Свадьбу, которая, несмотря на торжественное название, представляет собой лишь особое угощение и пляски; однако эти планы осложнились присутствием преподобного Хейра, который чувствует себя обязанным провести христианский обряд венчания. Кстати, о преподобном: хотя он никогда не отказывался переводить для нас и помогал приспособиться к нашей странной новой жизни, это один из самых ленивых людей, каких я когда-либо встречала; первые дни нашего пребывания на индейской земле он сидел в своих одеждах бизоньей кожи возле вигвама, который делил с одним из шайеннских «святых людей» – человеком со странным именем Женщина-Собака. Почему его так прозвали, я напишу позже… В самом деле – столько всего случилось, наши чувства подвергаются одному странному испытанию за другим, и я так устаю от впечатлений и от работы, что совершенно не представляю, как должным образом описать всё происходящее.
Как бы то ни было, преподобный только запутал дело: по предварительному договору мы имели право «развестись» с индейскими мужьями после двух лет жизни. Но, очевидно, что некоторые конфессии, участвовавшие в программе НДИ от Миссионерского общества, не приемлют развода – что существенно затруднило проведение христианской свадебной церемонии. Экая чушь! По мне, лучше всего было бы устроить только языческий обряд – в конце концов, в чужой, пусть языческий, храм никто не ходит со своим уставом. К тому же, вышло бы, что мы никому и ничем не обязаны. В любом случае, пока все не уладится, ни о каких супружеских отношениях не могло быть и речи, – хотя вот что я вам скажу: надо решать насущные проблемы.
Должна признаться, что я почти позабыла капитана Джона Берка и приготовилась стать послушной женой своему вождю. Конечно, говорить – не делать, но так я, по крайней мере, не свихнусь. Я не должна думать о том, чего не может быть – иначе я точно сойду с ума. Этот урок я прочно усвоила в лечебнице: надо жить сегодняшним днем, не сожалеть о прошлом и не думать о будущем – и то, и другое выше моих сил. Этот урок отлично подходил и для жизни с язычниками – поскольку, честно говоря, я не вижу разницы между приютом для сумасшедших и моей теперешней жизнью, которая еще и побезумнее будет. Еще несколько слов о том, как проходят наши дни: утром почти все мужчины собираются у ручья, чтобы устроить совместный заплыв. Кажется, женщины даже не подглядывают за ними – но сами иногда ходят к ручью днем, чтобы окунуться в одежде, чего явно недостаточно после дня, проведенного за самой грязной работой, которую только можно себе представить. Лично я привыкла мыться каждый день, и мне очень не хватало этого в лечебнице и в долгой дороге. Так что на третье утро я последовала за вождем к ручью. Пока он не обращает на меня особенного внимания – он едва заговаривал со мной, а уж о каких-либо приставаниях и речи не идет. Среди моих скудных пожитков был старый купальный костюм, который я когда-то носила, когда мы с Гарри ходили на пляж на озере Мичиган. Он оказался в чемодане, когда меня отправили в лечебницу, и я взяла его с собой, главным образом из сентиментальности. Однако в глубине души я уже думала о том, что буду купаться на лоне природы. Я понятия не имела, что делают дикари для того, чтобы блюсти личную гигиену, но догадывалась, что это что-то совсем простенькое, вроде вот купания в ручье, и вовсе не собиралась появляться перед окружающими в чем мать родила. Когда я увидела, что каждое утро, пока женщины таскают хворост, воду, разжигают очаг и готовят еду, мужчины ходят купаться, я для себя решила, что лучше буду присоединяться к мужчинам. Вообще, в юности я очень неплохо плавала – и очень соскучилась без плаванья в лечебнице.
