Возле вигвама Маленького Волка был воздвигнут еще один. Меня отвели к нему и усадили у входа на мягкое одеяло. После этого женщины, включая обеих жен вождя, его молодых родственниц и дочери, Милой Походки, ухватили одеяло за края и без слов внесли меня внутрь – как вносят невесту через порог и у нас, только это дело самого жениха. И вот я устроилась в новом «доме» у огня, который горел в очаге. Стены из бизоньих шкур недавно выкрасили в беловатый цвет пергаментной бумаги и очень красиво расписали геометрическими рисунками: какие-то из них изображали охоту, другие – битву, но были и те, на которых мужчины и женщины предавались любви; тут же были изображены дети, собаки и какие-то существа, которых я узнать не сумела. Возможно, это были сами языческие боги.
После того, как меня оставили одну, я облегченно вздохнула – наконец-то! Я надеялась, что это будет мой собственный новый дом. Я сообразила, что в первый раз с тех пор, как я попала в племя, я оказалась наедине с собой – какая это, оказывается, роскошь! Уставшая, я вытянулась на мягком одеяле у теплого очага, прислушиваясь к музыке…
Видимо, я крепко уснула, и мне приснился странный сон… Во всяком случае, все случилось, как во сне… Это совершенно точно был сон, потому что теперь со мной в вигваме был мой муж, он продолжал танцевать, мягко и бесшумно ступая обутыми в мокасины ногами, вскидывая и опуская их; грациозно и совершенно бесшумно он плясал вокруг очага, потрясая погремушкой из тыквы; но я по-прежнему не слышала ни звука – точно призрак, он танцевал вокруг моего ложа. Я ощутила возбуждение – щекочущее чувство внизу живота, щекотку промеж бедер – непреложный зов плоти, разбуженной брачным танцем. Мне почудилось, что я увидела его достоинство – оно росло под набедренной повязкой, точно змея, и легла на живот, неглубоко дыша, вжавшись в одеяло, чувствуя, что я вот-вот взорвусь. Я попыталась потянуться к нему – но он отпрянул и очутился позади меня, и во сне я чувствовала, что он щекочет мой заголившийся зад, как мне показалось, мягкими перьями, что еще больше меня возбудило. Тогда, все еще лежа на спине, я приподнялась, предлагая себя, и щекотка усилилась, и я снова повалилась на одеяло, чувствуя острую боль и желание. А он не переставал танцевать позади меня, бесшумно вскидываясь и опуская ноги. Тут в моем сне я издала странный гортанный звук, точно выросший из другого звука – я в жизни такого не слышала; и подалась еще выше, принявшись крутить задом, как делают все звери в природе, – и тут же щекотка вернулась, превратившись в едва различимое касание плоти, я чувствовала, как что-то щиплет меня за шею, и «змея», теплая и налитая, упала мне на зад, замерев между ног и пульсируя, точно у нее было собственное сердце, раздвигая их, входя в меня медленно и безболезненно, выходя и снова входя, так что я изо всех сил подалась назад, ловя ее и впуская в себя, до конца. И тогда она вошла в меня резко и целиком, и у меня в горле снова зародился неведомый мне прежде звук, тело задрожало, затрепетало, стало дергаться, и во сне я явственно поняла: я больше не человек, я единое целое с чем-то древним, примитивным и… настоящим… Они как животные, сказал капитан Бёрк… Так вот что он имел в виду… как звери.
Тут мой сон прервался; я больше ничего не помню… На заре я проснулась, уткнувшись лицом в одеяло, одетая в свадебное платье из оленьей кожи. Я понимаю, что это мог быть только сон, причудливый эротический сон – мне такие уже снились. Как знаю и то, что, по волшебству, во мне зародилась жизнь, что я понесла.
Что еще тебе рассказать об этом, милая Гортензия? Случись тебе прочесть эти слова – ты будешь потрясена тем, какая мне досталась первая брачная ночь. Я забавляюсь, представляя, как ты читаешь это письмо за чаем, отправив Уолтера в банк, а детишек в школу. Если ты поймешь, какие неведомые страсти живут в твоей сестре, ты, наверное, решишь, что бедняга Гарри Эймс – не такой уж неподходящий кандидат ей в мужья. Знала бы ты, что твои обвинения привели меня в мир, который куда безумнее любой лечебницы…
Пожалуйста, передай матери с отцом привет – я скоро им напишу. И поцелуй за меня моих крошек… Скажи им, что не проходит ни дня, ни мгновенья, чтобы я не тосковала о них душой и сердцем… И что скоро у них появится братик или сестричка… и что мы снова будем вместе, когда-нибудь…
Тетрадь четвертая
Демон по имени виски
Если и есть Ад на земле, кочующий по прерии… то в ту ночь мы очутились прямо в его недрах. Кое-кто из танцоров все еще пошатывался при свете угасающего костра. Остальные повалились в кучу вокруг – кто-то пытался встать на ноги, прочие просто корчились на земле. Толпы пьяных дикарей… толкали меня локтями, когда я прокладывала себе путь. Обнаженные люди совокуплялись прямо на земле, как звери. Я перешагивала через них, расталкивая тех, кто пытался мне мешать, и, если нужно, очищала себе путь, размахивая клюкой. Казалось, весь мир впал в немилость Божию, и нас оставили здесь, чтобы мы стали свидетелями его падения…
(Из дневников Мэй Додд)
23 мая 1875 года
Мне столько надо рассказать… Вчера мой муж… как странно это звучит… мой муж, Маленький Волк, приехал в наш свадебный вигвам на лошади и ведя в поводу моего оседланного коня. За ним шли две вьючных лошади, одна из которых несла на себе «парфлеш», так шайенны называют аналог нашего саквояжа – нечто вроде складной сумы из прочной сыромятной бизоньей кожи, в котором лежали всякие кухонные принадлежности, посуда и тому подобные вещи. В доме вождя этих «парфлешей» несколько, все с изящной отделкой. Очевидно, среди индейцев он считается зажиточным, потому что «наш» вигвам больше и лучше обустроен, чем большинство других. Как нам рассказывал капитан Бёрк, у индейцев по определению богаче тот, у кого больше лошадей – хотя бы по той простой причине, что, чем больше лошадей, тем больше возможностей перетаскивать с места на место вещи и большое переносное жилище. Даже отец, думаю, оценил бы простоту экономики дикарей.
Жестами Маленький Волк велел мне собирать вещи – я еду вместе с ним.
– В свадебное путешествие, наверное? – смеясь, спросила я, но, конечно, он меня не понял.
Я быстренько собрала одежду и туалетные принадлежности в расшитую бусинами сумку оленьей кожи, найденную в свадебном шалаше. Должно быть, подарок от семьи вождя – потому что помимо нее там обнаружился полный комплект шайеннской женской одежды: пара затейливо расшитых бусинами мокасин, мягких, точно масло, гамаши, отлично заправлявшиеся в них и крепившиеся пониже колена шнурками наподобие наших подвязок. Само платье пошито из такой же нежной кожи прочными жильными нитками и просто, но со вкусом украшенное бисером и оловянными пуговицами. Пахла одежда дымком – запах вовсе не был неприятен и происходил оттого, что в процессе дубления кожи держали над золой тополиных веток. Когда шайеннки обучали нас хозяйству, мы наблюдали, как изготавливают эти одежды. Они искусны в различных ремеслах – предполагалось, что и мы должны ими овладеть. Вообще, одна из наших удачливых товарок – портниха Жаннет Паркер, она работала в Чикаго, пока ее не упекли в психушку штата потому, что она убила мужа во сне – заколола иголкой для сшивания кожи. Не знаю, сумасшедшая она или нет, да мне и плевать – судя по всему, этот пьяница и дебошир вполне заслуживал такой участи. Умения Жаннет поразили шайеннок – она даже научила их кое-каким швам, неведомым им доселе, и они зауважали ее еще больше.
