Все это соответствовало моим представлениям, однако не мне пришлось проверять умозрительные сентенции на практике. Не я вынужден был бороться с осознанием того, что лишь чудо или стечение обстоятельств спасло меня от ужасного поступка, благодаря чему я не пролил кровь той, кого любил больше всех на свете. Не я лишился любви, чести, дружбы, доброго имени. Не я приговорил себя к позору и отвращению, изгнанию и безнадежности, жестокой нужде и рабскому труду. По воле жестокой судьбы все это стало неотъемлемой частью Клитеро, и как, скажите на милость, мое ограниченное красноречие могло разорвать паутину Зла, опутавшую его разум? Любой человек, даже не будучи жертвой непоправимой беды, понимает, что нельзя зацикливаться на прошлом, бесконечно укоряя себя в том, что уже невозможно изменить. Но каждый, кому суждено жить и страдать, неизбежно опутан цепями тех самых заблуждений, которые он осуждает в окружающих, и его попытки избавиться от этих заблуждений так же бесплодны, как и стремление облегчить страдания других.
Поэтому никаких подходящих для данного случая слов мне не удалось придумать. Я мог лишь предложить Клитеро пищу и уговорить его поесть. Голодному человеку трудно устоять, когда ему протягивают хлеб. А ведь если ты однажды сумел заставить кого-то изменить свое решение, то во второй раз это будет сделать легче. Магия сочувствия, упорство хотя бы и не явно творимого милосердия могут исподволь подготовить в душе страдальца переворот, наполнить добрыми чувствами отчаявшуюся душу.
Продолжая размышлять, я положил еду рядом с правой рукой Клитеро и, присев у него в ногах, внимательно присмотрелся к нему. Благодаря передышке от воспоминаний и угрызений совести все те чувства, что во время бодрствования отчетливо читались на его лице, были почти незаметны. Черты его смягчились и облагородились, и он стал похож на себя прежнего. Такой человек не мог быть ни безумцем, ни злостным преступником.
Мне не хотелось его будить. К чему прерывать без нужды столь приятное забвение? Я решил дождаться в тишине, пока он проснется сам, продлив минуты его блаженного беспамятства. Эта пауза возобновила мои раздумья, и посетившие меня мысли подсказали мне план дальнейших действий.
Клитеро полагал, что его убежище неприступно. Как он поведет себя, обнаружив, что кто-то вторгся сюда? Испугается моего присутствия? Снова исчезнет, как накануне, не дав мне возможности поговорить с ним и убедить его поесть? Но если я уйду сейчас, пробуждение Клитеро будет спокойным, и он на какое-то время останется в неведении, что его тайна раскрыта. Он сразу увидит еду и без понуканий с моей стороны утолит свой голод. Столь удивительное и загадочное появление хлеба насущного может быть расценено им как укор и предупреждение свыше, Еще не зная ни личности, ни целей своего благодетеля, он не будет уже опасаться встречи с ним, и мой новый визит не станет для него неожиданностью. Чем дольше я размышлял, тем больше утверждался в правильности этих умозаключений. Наконец, расположив еду таким образом, чтобы он сразу же обратил на нее внимание, я отправился восвояси.
Едва я добрался до дома, как посыльный передал мне записку от Инглфилда, который просил меня провести предстоящую ночь в его имении, поскольку ему необходимо отлучиться в город по неотложному делу.
Я охотно откликнулся на его просьбу. Рано приходить не было нужды, но я решил не дожидаться наступления сумерек. Путь мой пролегал под сенью вяза, столь памятного мне ввиду недавних событий. Вся цепь обстоятельств, связанная с этим деревом, сразу всплыла в памяти.
Что-то заставило меня задержаться у вяза. Взгляд упал на то место, где Клитеро раскапывал землю. Мне показалось, что дерн там свежий и словно выровненный лопатой, В тот раз, когда я впервые наблюдал за Клитеро, этого не было. Тогда он поспешно разрыл яму и столь же поспешно ее засыпал.
Это, естественно, возбудило мое любопытство. Вероятно, кто-то либо сам Клитеро, недавно побывал здесь. Для чего Клитеро понадобилось снова копать эту землю? В действиях лунатиков всегда присутствует определенный смысл. Что, если под злосчастным деревом зарыто нечто, связанное с миссис Лоример или с воспоминаниями о Кларисе? Сумею ли я узнать правду?
Это можно было сделать лишь одним способом – подобно Клитеро прокопав землю в том же месте и на такую же глубину. Только так я выясню, спрятано там что-то или нет. Копать при свете дня, рискуя привлечь к себе внимание, было неблагоразумным. Но до темноты ждать оставалось недолго. Уже приближалась ночь, чем я вполне мог воспользоваться, чтобы осуществить задуманное. Если мне завтра удастся поговорить с Клитеро, что бы я ни обнаружил под вязом, это может оказаться весьма полезным для непростой беседы. Доводы были убедительными, и я решил так и поступить. Однако прежде следовало час-другой пообщаться с хозяйкой и, не вызывая подозрений, удалиться в свою комнату. Когда все улягутся спать, можно будет, не опасаясь помехи или слежки, запастись необходимым инструментом и вернуться сюда.
Одна комната в доме Инглфилда специально предназначалась для гостей. В этой комнате скончался мой друг Уолдгрейв, и тут меня обычно оставляли ночевать. Тягостные воспоминания сами по себе мало способствовали спокойному отдыху, а размышления над тем, что мне вскоре предстояло делать, еще усиливали возбуждение. Взгляд сразу упал на приготовленные для меня свечи, и я подумал, что они могут понадобиться.
Ложиться я не стал – то сидел в раздумьях за столом, то ходил из угла в угол. В комнате по-прежнему стояла та самая кровать, на которой мой друг испустил последнее дыхание. Именно здесь было распростерто его застывшее, неподвижное тело. Лечь на эту кровать, прижать голову к этой подушке – означало предаться воспоминаниям и тоске, чего мне сейчас совсем не хотелось. Я старался думать о событиях, связанных с Клитеро, о своих приключениях в горных пещерах и о возможных результатах затеваемого поиска.
Размышляя, я вспомнил только что состоявшийся разговор с хозяйкой дома. Речь шла о Клитеро, однако ничего нового мне почерпнуть не удалось – в основном все то, что я уже слышал от нее и от Инглфилда. Я попросил показать вещи Клитеро. Его пожитки хранились в прямоугольном сундуке, который он сам смастерил, очень прочном и прекрасно отшлифованном. Мисс Инглфилд упомянула, что просила брата открыть сундук и проверить, что в нем. Инглфилд отказался. Возможно, Клитеро не виновен ни в каком преступлении и ни перед кем не несет ответственности, а следовательно, вполне вероятно, что он вернется и потребует назад свое имущество. Там нет ничего такого, в чем посторонние люди вправе были бы копаться. Очевидно, что-то из содержимого сундука могло бы пролить свет на прошлое и настоящее Клитеро, но вряд ли достойно удовлетворять любопытство подобным способом. Если Клитеро и счел возможным что-то скрыть, с нашей стороны было бы преступно нарушить его тайну.
Миссис Инглфилд сочла эти доводы вздорными, и брат позволил ей попробовать, не подойдет ли к сундуку какой-то из их ключей. Но ни замка, ни замочной скважины она не обнаружила. Крышка прилегала плотно, как ее открыть, никто не знал. Пришлось оставить эту затею. И сундук с тех пор находился в комнате, которую теперь занимал я.
Вспомнив о нем, я решил, что надо воспользоваться случаем, чтобы осмотреть его. Сундук стоял в углу и сразу обращал на себя внимание необычностью формы. Когда я его поднял, он мне не показался тяжелым. Это был замечательно сработанный шестигранник, точнее – почти правильный куб. Каким образом подогнаны друг к другу его грани, я не понял, поскольку нигде не увидел ни шипов, ни гнезд, ни петель, ни гвоздей.
