Если бы незнакомец, проходя мимо, случайно услышал ее непрерывно звучащий пронзительный голос, он не смог бы понять, что она говорит и к кому обращается, Можно было подслушивать хоть несколько часов подряд в ожидании ответа на ее монологи, но все впустую – бесконечные речи Деб не прерывались ни на минуту.
Она редко покидала свой вигвам, но иногда ей все же приходилось наведываться к местным жителям за едой, одеждой и другими необходимыми вещами. Причем она не просила, а требовала, расценивая отказ как мятеж. Деб считала, что, будучи единственной представительницей племени на землях делаваров, она – законная владелица всей этой территории. С ее милостивого соизволения чужаки англичане обживаются здесь, но она согласна их терпеть лишь при условии полного подчинения ей.
Поскольку Деб была в преклонном возрасте и безвредна, а потребности ее ограничивались самыми необходимыми в быту мелочами, которые она не могла изготовить сама, все относились к ней с добродушной насмешкой и делали вид, что повинуются ей с уважением и почтением. Я заинтересовался ею еще в детстве. Мне нравилось наблюдать за поведением этой удивительной женщины, потешаться над ее предрассудками. Она часто захаживала к дяде, и я бывал у нее. Похоже, она испытывала ко мне некоторую привязанность, во всяком случае, в отношениях со мной обнаруживала больше терпимости и снисхождения, чем с кем бы то ни было.
Говорить по-английски она считала ниже своего достоинства, поэтому общение с ней местных жителей сводилось к нескольким элементарным словам и вопросам на ее непонятном для всех языке. Я приложил немало усилий, чтобы овладеть диалектом ее племени, и мог беседовать с ней о том, что было для нее важно. Вероятно, еще и по этой причине она выделяла меня среди других.
Раньше все называли странную старуху просто Деб. Однако ее притязания на роль властительницы, ее дикая наружность и экстравагантное одеяние, ее иссохшая, тощая фигура, которая словно бросала вызов разрушительному влиянию времени и стихий, ее возраст (многие полагали, что ей больше ста лет), ее романтичное уединение в безлюдной горной местности – все это навеяло мне ассоциации с Королевой Мэб
[4]. Конечно, старая индеанка не имела ничего общего с воспетой поэтами героиней мифов, только фантазия ребенка могла усмотреть какое-то сходство, но придуманное мной прозвище прижилось, и вскоре имена Деб и Королева Мэб стали равноценными.
Она жила в Норуолке больше двадцати лет. Соплеменники не забыли ее: каждую осень братья и сыновья наведывались к ней, но ни на какие уговоры переселиться к ним эта упрямая женщина так и не поддалась. Два года назад она была вынуждена покинуть свой совсем обветшавший вигвам и искать новое жилище. На ее счастье, ей удалось найти таковое в двадцати милях к западу все в той же дикой пустоши.
Это был бревенчатый дом, построенный шотландским эмигрантом, который любил одиночество и независимость, да вдобавок не имел денег, чтобы купить землю, а потому обосновался в глухом необитаемом месте, сложил из бревен вполне пригодную для жизни хижину и даже очистил от камней и кустарников небольшое поле под маисовую плантацию. Спустя какое-то время он исчез, что вызвало немало пересудов и догадок. Многие склонялись к тому, что его убили индейцы, навещавшие Королеву Мэб, поскольку исчезновение шотландца совпало с их ежегодным визитом. А когда вскоре старуха завладела его жилищем, орудиями обработки почвы и маисовой плантацией, в эту гипотезу уверовали практически все.
Ей не досаждали в ее новом доме, и она жила, как прежде, тихо и уединенно. Периодические прогулки, королевские замашки, псы-охранники, безудержная болтливость – ничего не изменилось. Вот только расстояние, отделявшее ее от обитаемых мест, увеличилось, в силу чего она стала реже появляться в Солсбери и мои пешие походы к ней прекратились.
Эти воспоминания навеяло сообщение приютившей меня женщины. Хижина, в которой я искал защиту и помощь, похоже, была обителью Королевы Мэб. Благодаря удачному стечению обстоятельств старуха и собаки отсутствовали, когда я хозяйничал в ее жилище. В противном случае мне пришлось бы иметь дело с грозными свирепыми стражами: если бы Деб вдруг вернулась и собаки опередили ее, меня и мою беспомощную спутницу разорвали бы на куски, Эти зверюги никогда не лаяли, и я, не подозревая об опасности, вряд ли успел бы воспользоваться мушкетом.
Почему же в такой неурочный час ее не было дома? Сейчас как раз тот период, когда соплеменники обычно наносят ей визит. Есть ли какая-то связь между ней и дикарями, с которыми я столкнулся?
И кто разыскивает меня? Люди, которых я видел у хижины Деб, мне не знакомы, но о ране на моем лице было известно только им. Почему же они знают, кто я и откуда? Я предположил, что они посчитали меня мертвым, но, вероятно, потом засомневались в этом и решили исправить свою ошибку. А вернувшись к хижине и обнаружив там только трупы индейцев, стали наводить обо мне справки и отправились на поиски.
Что из этого следует? По их словам, я заблудился в горах, где пропадал трое суток с момента исчезновения, Вряд ли прошло больше двенадцати часов с тех пор, как я выбрался из пещеры. Получается, что два с половиной дня я провел в подземной темнице?
Эти соображения быстро сменились другими. Теперь я знал, что представляет собой окружавшая меня местность. Я находился посреди долины, окаймленной горными хребтами, которые постепенно сближаются друг с другом и, сходясь, образуют пещеры и впадины, скалы и пропасти необитаемого пустынного плато, известного как Норуолк. Долина постепенно расширяется к западу и в самом широком месте достигает десяти или двенадцати миль.
Окольные пути не раз выводили меня к подножию южного берегового вала. Внешний его фундамент размыт речными водами, но, по мере продвижения на восток, гора и река отступают друг от друга, а между ними располагаются плодородные земли. Там находится и мой дом в Солсбери. Долг повелевал мне добраться туда и вернуться уже с отрядом надежных людей, чтобы пресечь злостные планы индейцев.
В Солсбери вели две дороги. Одна огибала гору, тянулась через пустынные, нехоженые места, где можно было напороться на притаившихся дикарей. Другая, торная, шла вдоль речного берега, и выбраться на нее можно было, лишь перевалив через гору. Задача вполне выполнимая. Об этом я узнал от хозяйки дома: она показала мне из окна тропу, ведущую к вершине, и добавила, что с другой стороны такая же тропа сбегает к реке. Вряд ли путь мне предстоял легкий, но этот вариант был предпочтительнее других.
Конечно, маршрут довольно запутанный и окольный, Однако самое трудное – подняться на вершину и спуститься к реке. Оттуда к Солсбери ведет прямая, ровная дорога, В целом же требовалось пройти около тридцати миль, И желательно было сделать это за шесть часов, потому что потом наступят сумерки, а для путешествия в темноте нужны проворство леопарда и крепость дикого оленя.
Я же был едва жив. Душевные муки, страх, невероятное напряжение, истощение, раны – все это лишило меня сил, Но ведь я еще держался. Может, мне удастся засветло добраться домой? С детских лет я познал наслаждение в подвигах ловкости и выносливости. Преодолевая густые заросли или пропасти, я мало-помалу закалил себя физически и нравственно в рискованных испытаниях. Мне казалось, что я начну себя презирать, если не сравняюсь в ловкости с рысью, в прыгучести с косулей, а в терпении и несгибаемости воли с индейцем-могавком. Я стремился превзойти диких зверей во всем, вне зависимости от того, разумно это или нет, старался понять, в чем сила каждого из них, чтобы выйти в состязании с ними победителем.
