Тихонько приотворив дверь, она увидела вчерашний коридор, уходящий в обе стороны. Подумала и вернулась обратно: страшно выходить не зная дороги, а ну как не найдет хода обратно? В лесу и то лучше, там все деревья разные, а здесь кирпич на кирпиче, похожие как иголки на сосне. Огляделась по сторонам, увидела те же три сундука и потянула вверх расположенную на уровне плеча крышку ближнего сундука.
Весила эта крышка не меньше чем полугодовалый козленок. Юмья ее приподняла, откинула, чтоб впустить солнышко, и тут Васька молнией впрыгнул внутрь, на какие-то аккуратно сложенные тряпки. Юмья его и так, и сяк уговаривала, замахнулась башмаком, уронила внутрь сначала один, затем второй – не дотянуться, перевалилась через борт, плюхнулась внутрь, схватила кота – и восприняла исходящий от него истошный вопль «Прячься!!!». Замерла на миг, услышала, как у двери раздался топот множества ног, в ужасе дернула крышку на себя – та на удачу бесшумно закрылась – и затаила дыхание.
Глава 4
– Здесь, госпожа, – зажурчал нежный девичий голосок, – видите, узлы какие-то лежат, и молоко в жбане не скислое. А что это в корзинке? Кукла какая-то.
– Юлдырь, записывай: умышляли на погибель госпожи замка методом порчи куклы, – голос неведомой госпожи свистнул хлыстом. – Люга, ну-ка распотроши это.
Что-то заскрипело, зашелестело, зашлепало вокруг.
– Целый узел сена, – пожаловалась девушка.
– Юлдырь, пиши: заготовили мешок ядовитой травы с целью потравы господина и его охраны.
– Корзинка, – перечисляла девушка. – С обколотым краем плошка, тряпица, два мешочка с чем-то мягким, вроде травы.
– А ну покажи, что там в них. Юлдырь, пиши, два набора растопки для поджога замка. Люга, открывай сундуки.
Заскрипели петли:
– Два одеяла, ой, а третьего года Карсовай это одеяло велел убрать подале, вот и заплата о три хвоста… А второй пустой.
– Третий открывай!
Юмья вцепилась в жабью косточку, зажмурилась и во всю силу своего ужаса представила себя кучкой трухи.
– Здесь тоже пусто, только грязь какая-то виднеется, – прямо ей в ухо сказала прислужница и захлопнула крышку сундука.
– Все собрать и сжечь немедленно, – распорядилась госпожа. Вокруг еще немного пошуршали, затем затопали, затем снова зашуршали, кто-то ойкнул, чертыхнулся, затем мимо юмьиного сундука снова протопали ноги, запели дверные петли – и все стихло.
Только через час Юмья медленно выбралась наружу. В комнате никого не было. Исчезли и плошка, и подушка, только по полу мотались несколько сухих былинок. Юмья нагнулась: подорожник, зверобой, лягушкина слезка. Она осторожно ткнулась в дверь: заперта, похоже, снова заложили снаружи клинышком.
Юмья вернулась к сундуку, прижимая к себе кота. Потом забралась на сундук и для начала решила пересчитать все, что у нее сохранилось. Платок, порты с рубашонкой, кожаные шнурки в косичках, ладанка на шее, башмаки, зипун с булавкой вместо завязки да с жабьей косточкой в подоле, стебель зверобоя и три сухих листочка подорожника.
В воду не гляди, Монья угодила в беду. Должно быть, и воевода, и воеводин пятый барон тоже попали в переплет. А Юмья оказалась взаперти, в чужом, огромном, страшном замке с зубцами красного кирпича, без воды, еды и впервые на ее памяти без нянюшки.
Начать надо было с двери. Благо щель в двери была в полпальца, клинышек поддался терпеливой булавке за время, что свечка сгорела бы на палец. Выпав, он так брякнулся о каменные плиты, что Юмья покрылась мурашками: а ну как услышит кто. Но, видать, если кто и услышал, в ум не взял. Юмья положила обе ладошки на темные ушки кота и посмотрела ему в глаза:
– Васенька, мы могли бы уйти и попробовать добраться до домика. Коты всегда находят дорогу, мы бы дошли. Но как же нянюшка? Нам надо остаться и выяснить, что с ней. Вася, покажи мне замок. Покажи что рядом. Может, про нянюшку что увидишь? Даже если она умерла, покажи мне ее могилу. Помоги мне!
Васька медленно прижмурил глаза. Она отворила дверь, выпустила синеглазого друга и, усевшись у двери, снова приготовилась ждать. Свеча бы успела догореть за то время, что она не дыша прислушивалась к происходящему за дверью, но в конце концов по ту сторону щелястых досок послышалось тихое «мяу», она осторожно приоткрыла дверь, впустила кота, схватила на руки и прижалась головой к его теплому лобику.
Коридоры… еще коридоры… это нора какая-то… ой, Васьк, ну что ж ты мышку-то… а вот это явно кухня… низенькая калитка, дверка, ох ты, чья-то нога летит прямо в бок… это задний двор, амбар, ой-ей, почему вдруг земля далеко внизу? ай, это же собаки, да как их много-то… а вот домик для ездовых зверей…
Оказывается, как сильно она надеялась на то, что где-то в переходах кот встретит нянюшку или воеводу.
Юмья сидела у стены, гладила по серой шерстке своего единственного товарища, и думала целый час. Затем расплела девчачьи косички и собрала волосы в мужской хвост. Когда она поднялась, никто бы не сказал, что ей девять лет. Выглядела она как человек, детство которого закончилось, а маленьким остался только рост.
Ей показалось, что они прошли бесчисленное количество переходов и лестниц; неподалеку осталось бряканье кастрюль и брань повара, в кухне что-то шипело, шкворчало, кто-то бранился, тряся обожженной рукой, кто-то визгливо требовал сливок, да чтоб свежих, а то если как в прошлый раз, он живо пожалуется сударыне Камбарке. Клубы пара выплеснулись к низкому своду, пахло подгорелым маслом и почему-то рыбой. В другом коридоре пришлось переждать солдатский топот, затем неподалеку осталась перебранка горничных, откуда-то донеслось огорченное восклицание лакея, вылившего полведра воды на пол вместо господской ванны. Всюду царил тот же холод. Васька притормозил у низенькой дверцы, оглянулся и запрыгнул на случившуюся рядом бочку.
– Если все получится, я вечером сюда приду, – сказала ему Юмья. – А если нет, ты уж меня найди как-нибудь. Авось дальше опушки не выгонят.
– Мурр, – ободряюще шепнул ее пушистый товарищ и сел копилкой. – Муррр.
Юмья вздохнула поглубже и шагнула во двор.
День угасал, и двор был как серое пламя. Утоптанная до состояния камня земля дрожала под напором дюжины воинов, боровшихся друг с другом. Одетые в одинаковые серые порты и куртки, разбившись на пары, они хватали друг друга за плечи, пояса, руки, толкались, бросали оземь, вскакивали и начинали заново. Узкий, гибкий человек в черных штанах ходил между парами и что-то говорил борцам, те слушали со смирением и начинали все заново. Юмья даже загляделась – надо же, совсем как козлята в сарае – затем принялась оглядываться. Ага, амбар, где-то здесь домик ездовых зверей. И тихонько двинулась к нему вдоль стены, сложенной из бурого кирпича.
У домика ездовых зверей тоже оказалось два входа: большой, важный, с резными наличниками, и низенький, с промятой навозной дорожкой, в противоположном конце. Замок, закрывая небо, как туча нависал над домиком. Юмья скользнула внутрь и прижалась к стенке, увешанной кожаными ремнями и сиденьями, которые – Юмья уже запомнила – называются седлами. Впереди была еще одна дверца, открытая нараспашку, и в открывшемся проходе везде были видны ездовые звери. Они стояли, глядя поверх низких дверец своих каморок, притопывали ногами, помахивали хвостами, прядали ушами. Чем ближе к парадному выходу, тем они были краше. А совсем рядом с маленькой дверцей, в которую заглядывала Юмья, стояла совсем крошечная ездовая зверушка, белая в серых пятнах, размером не больше теленка, и встряхивала головой, топорща гривку.
