Рассуждения генерала по поводу империализма – явления, изуродовавшего внутреннюю и внешнюю политику страны и вызвавшего Февральскую революцию, – довольно мимолетны, но обращают на себя внимание. Он увязывает российский империализм с государственными системами Германии и Австрии, считает, что будущее «за более общественными и народными формами». 10 мая 1918 года в связи с отношением к Германии им сделано следующее замечание:
«Ярко выраженный империализм доживает свой век и должен смениться иными формами, более общественными и народными как Англия, Америка, Франция и не как в Австрии и Германии. И потому, если Россия вступит теперь на путь империализма, в будущем вновь потребуется переворот»
[98].
Оказалось, что эти суждения являются отражением довольно распространенных в предреволюционный период представлений публики, державшей себя за прогрессивно мыслящую, о глубинных причинах поразившего страну кризиса и Великой войны. Майкопский врач Василий Федорович Соловьев, подвергшийся административной ссылке за политическую активность в годы Первой русской революции, писал в письме домой в сентябре 1914 года, что участие России в этой войне главной своей целью имеет искоренение тлетворного влияния на нее германской традиции милитаризма и германского капитала. Германия тянет Россию назад в прошлое, а участие России в этой битве народов в одном лагере с передовыми нациями дает надежду на прогрессивное развитие страны в послевоенном мире, писал врач
[99].
Такой предстается среда, в которой родился и сформировался Иван Георгиевич Эрдели. Его семья принадлежала к тому слою дворянства, которому удалось не потерять своих экономических позиций в пореформенное время. Она демонстрировала широту взглядов, интересов и социальных связей, что объясняет ее способность к выживанию. Процесс реализации дворянской идентичности в разных ветвях семейства Эрдели в пореформенное время позволял продолжать воспринимать службу как основную жизненную линию. У одних это продолжала оставаться государева служба, в то время как у других – уже земская деятельность. Но эти линии никогда окончательно не расходились. Основой мировоззренческой стабильности у членов семьи оставался достаточно прочный экономический фундамент их благополучия.
Глава 2. Роман длиной в войну
Знакомство и начало романа генерала И. Г. Эрдели и состоявшей во втором браке Марии Константиновны Свербеевой произошло в мае 1913 года, а отношения их прекратились, по-видимому, весной 1920 года. Их связь стала главным содержанием частной жизни генерала в годы «долгой» войны. Сила чувств, которые испытывал Эрдели, говорит о том, что Мара Константиновна была женщиной неординарной.
Ее происхождение было смешанным. Эдакая смесь французского с нижегородским
[100]. Ее дедом был Гийом Симон Олив, выходец из дворян провинции Бретань.
В некоторых российских источниках можно найти указание на графское достоинство семьи Олив. Но французские материалы не подтверждают наличие такового. Я также пока не располагаю точными сведениями о том, к какой категории дворянства относились бретонские Оливы: старому или новому, «второму дворянству», дворянству шпаги или дворянству мантии, то есть к потомкам «законников», лиц судебной профессии, получивших от короля дворянский чин за гражданскую службу. Тот факт, что Никола Олив является одним из персонажей книги М. Зильбербера «Капитализм и католичество в новой Франции: династия Ле Куте», позволяет предположить, что Оливы принадлежали к категории la noblesse de robe – к дворянству мантии, потомкам образованных разночинцев, служивших короне на административных и финансовых должностях. Тем более что, по мнению французских историков, истощенное Столетней войной старое феодальное дворянство подверглось в XV–XVI веках «великому обновлению» (Ж.-М. Констан)
[101]. Тогда начал складываться перечень должностей, дающих право на дворянство (идея Табели о рангах родилась далеко не в России). Плавильными тиглями нового дворянства стали канцелярии. По подсчетам Ж. Мейера, в течение XVIII века имело место около 10 тыс. актов возведения в дворянство, которые дали к 1789 году по меньшей мере 50 000 дворян
[102].
Никола-Мари-Пьер-Тусан Олив (Nicolas Pierre Marie Toussaint Olive) родился 1 ноября 1753 года в Сен-Мало, прибрежном городе у западного выхода из «английского канала» – пролива Ла-Манш. Оттуда недалеко до Британии и до открытых пространств Атлантического океана. Среди уроженцев этих мест – Жак Картье, положивший начало французской колонизации Северной Америки и давший Канаде ее нынешнее имя. Во времена освоения Нового Света Сен-Мало был известен как пристанище пиратов. К концу XVII века он стал крупнейшим портом Франции. Репутация родины Оливов свидетельствует об их недавнем дворянстве.
Упоминалось, что в книге М. Зильбербера о банкирском доме Ле Куте (Le Couteulx) можно обнаружить в качестве младшего партнера еще молодого, но подающего надежды Никола Олива.
Это исследование любопытно уже тем, что представляет собой в некоторой степени полемику с самим М. Вебером по вопросу о решающем влиянии протестантизма на генезис капитализма. Его название указывает на то, что и католическое мировоззрение не мешало становлению не только торгового, но и банковского капитала. Этому способствовала сложившаяся еще в Средние века практика заключения соглашений о пожизненной ренте, когда некоему лицу или финансовому учреждению передавались капитал или недвижимое имущество при условии заранее оговоренных регулярных выплат в течение всей последующей жизни рентного кредитора.
Плательщиками ренты в XVIII веке были преимущественно «солидарные общества». Таковых Бартоломью-Жан-Луи Ле Куте и Никола Олив в последнее десятилетие старого режима учредили немало. Еще в прежних поколениях семья Ле Куте расширяла свой бизнес, создав две дочерние компании в Испании, в Кадисе (1724), и в Амстердаме (1762).
Частная и государственная предпринимательская деятельность во Франции того времени не были разделены, и акционеры выступали одновременно и как негоцианты, и как чиновники городской ратуши. Олив в это время занимал должность главного кассира провинции Бретань. Среди его компаньонов королевские чиновники, биржевые маклеры, международные торговцы из Марселя, Нанта, Руана, Парижа, Амстердама и Женевы, коммерческие агенты аристократов и членов королевской фамилии. Переданные капиталы и недвижимость банкиры вкладывали в импорт продовольствия и табака из Нового Света, поставку испанской шерсти для текстильной промышленности севера Франции, в мелкий кредит, в страхование морских перевозок и даже работорговлю.
