И так, стоя посреди темноты в полном одиночестве, я закричала. Просто заорала, что было сил. Не боясь быть услышанной в этой глуши. От боли. От внутреннего несогласия с тем, что происходит. От отсутствия воли что-либо изменить. От одиночества. От огромного чувства, которое просто не помещалось у меня внутри, потому что его полагалось делить на двоих. От слабости и страха, что не смогла признаться ему. От мысли, что я никогда не смогу прийти в себя. От понимания, что я до самой смерти не смогу забыть его. От тоски, которая вместо крови бежала по моим венам. От ревности. От неимоверной усталости, которая накопилась во мне за все эти годы, пока я лепила, а потом носила до последнего момента маску развязанной самки, которая и сама гуляет и другим разрешает. Да, я не признавала измен, но только не с Котом. Не изменяли мне другие мужчины, потому что по большому счету мне было наплевать на них. Больно – по-настоящему больно – может мне сделать только тот, кого я люблю. И от того, что делал со мной Кот, было больно.
И я понимала, что вся моя самостоятельная жизнь после Кота – это просто способ научиться жить в мире с любовью, которая родилась однажды и чуть меня не убила. Да, я не разлюбила его, я просто научилась с этим жить. Но только будучи одна я могла с этим справиться. Когда в поле моего зрения появлялся Кот, я больше не могла ничего контролировать. Вот и сейчас больше всего на свете я хотела, чтобы все это оказалось страшным сном. Чтобы среди тьмы наступил день, и он был бы рядом – мой и только мой Кот. И пусть бы он любил меня не так сильно, плевать! У меня столько всего внутри, что хватило бы нам обоим… Но Кот не способен причинить мне ничего, кроме боли. Если я не поменялась за столько лет, как ни старалась, он тоже не изменился…
На следующий день я не смогла заставить себя встать с постели. У меня силы закончились совсем. Я не видела смысла даже открывать глаза. И не стала их открывать: перевернулась на другой бок, накрылась одеялом с головой и снова уснула.
Проснулась поздним вечером, с трудом осознавая какой сейчас день, сколько времени и как долго я уже сплю. Во рту было сухо и я заставила себя встать, чтобы доплестись до кухни и попить воды. А затем снова вернулась в постель и уснула.
Второй день я встретила рано утром. Я сварила себе кофе, вышла за задний двор и покурила впервые за сутки, глядя как встает солнце из-за кромки леса. Потягивая горький напиток, я ловила себя на мысли, что мыслей то у меня не было никаких. Мой организм что-то такое вырабатывает в стрессовой ситуации, что воспоминания, причиняющий боль тускнеют, а все процессы в мозгу замедляются. Плакать не хотелось. Да вообще ничего не хотелось. Состояние было на грани безумия. И я решила, что тишины с меня достаточно.
Я вернулась дом, включила DVD, легла на диван, поджав ноги, и до самого вечера смотрела один и тот же фильм, щелкая на начало каждый раз, когда начинались финальные титры. И когда под вечер я осознала, что шепчу все слова вместе с актерами, потому что просто выучила их наизусть, я разозлилась. Разозлилась на себя саму. Разозлилась, что не могу собраться и взять себя в руки.
Тогда я спрыгнула с дивана, но зацепилась ногой за свою сумку, которая так и валялась на полу, и грохнулась со всей силы. От досады я швырнула ее – сумку – в ненавистный телевизор. Затем в него полетели подушки с дивана. Когда подушки закончились я принялась за мебель. Летало все: стулья, у которых отлетали ножки, книги, у которых отрывались обложки вместе с переплетом, деревянные статуэтки, от которых щепки разлетались во все стороны. Я разбила зеркало, которое отражало меня – злую и слабую. Я использовала этот чужой дом как боксерскую грушу, не отдавая отчета в том, что творю. Мне было наплевать. Я ждала облегчения. И оно пришло. Пришло наконец-то нескончаемым потоком горячих слез.
И была истерика с жутким душераздирающим смехом. И были тихие бесшумные слезы, медленно прокладывающие себе дорогу по моему лицу. И я снова уснула.
Мой третий день прошел в трудах: я наводила порядок в доме после погрома. Все, что не подлежало восстановлению, я складывала в огромные мусорные мешки. Все, что смогла починить – починила. Я тщательно выметала с пола осколки стекла и зеркал, оттирала от светлых стен темные полосы, подклеивала обои в тех местах, где разодрала их, кидаясь мебелью и много еще чего я делала до самого вечера. А уже глубокой ночью я вдруг почувствовала, что мне хочется есть. Впервые за последние четыре дня. И я действительно ничего не ела уже очень давно. И даже почти не курила. Решив, что завтра стоит прогуляться около пяти км пешком до ближайшего сельпо, я поднялась наверх и уснула с мыслью, что я на верном пути: мне нужно чем-то заняться, чтобы начать возрождаться. Завтра я подкреплюсь, окончательно приведу дом в порядок и вечером вернусь в Москву.
Так все и шло по плану весь следующий день. До того самого момента, когда я выходила из дома с сумкой на плече, держа в руке новый сотовый телефон с новым номером, который я купила в местном отделении сотовой связи и по которому полчаса назад вызвала такси после обеда на балконе с видом на речку и компанией комаров. В тот самый момент, когда я выходила из своего убежища, которое невозможно было увидеть с дороги, чтобы таксисту не пришлось плутать, мимо меня на бешенной скорости со звуком взлетающего самолета, который я услышала издалека, промчался черный автомобиль. Учитывая его скорость, затормозил он хоть и резко, но все же довольно далеко от того места, где я вышла на дорогу. После экстренного торможения автомобиль резко стал сдавать назад и по мере его приближения я смогла разглядеть номера. Это был Кот на своем лексусе.
Что было сил я рванула обратно к дому. Я слышала, как завизжали колеса по асфальту, когда он разворачивался, чтобы поехать вслед за мной по уходящей в лес тропинке. Я лихорадочно искала в своей огромной сумке ключи от дома, чтобы скрыться там, когда услышала, как почти у меня за спиной хлопнула дверца машины.
–А, НУ, СТОЯТЬ! – заорал Кот бешенным голосом, когда мне (о! чудо!) удалось отпереть дверь.
– Я сказал «СТОЯТЬ»! – ревел он диким криком, когда я захлопнула дверь, быстро закрыла засов и прижалась к двери спиной, переводя дух.
Внезапно дверь содрогнулась от бешенного удара.
–Сука! Открой эту чертову дверь! Открой, пока я ее нахер не вынес!
Дверь и я содрогались под неимоверными по силе ударами. И на какое-то мгновение мне показалось, что она не выдержит. Нужно было бежать из дома. И я ринулась к задней двери: из нее можно было убежать в лес и спрятаться там.
Дрожащими руками я как можно тише отперла замок и потихоньку выбралась наружу. Но я не заметила, что удары в парадную дверь к тому времени стихли. И как только я оказалась на улице, я нос к носу столкнулась с Котом. Выражение его лица меня испугало. Очень испугало. Секунда – и я, швырнув в Кота свою сумку, молнией метнулась обратно в дом. Он вбежал за мной. Он орал на меня матом, требуя остановиться. Я металась от него, не зная, где спрятаться. Иногда нас разделяли препятствия в виде мебели, и тогда он перемахивал через них прыжками тигра, пытаясь схватить меня, а я, уворачиваясь каждый раз, ускользала в миллиметрах от его рук.
