Присланный с вестью к князю Голицыну о белоцерковском деле гонец сообщил, что всех неприятелей перебито около 2000 человек, кроме множества побитых лошадей и умерших от ран людей; последних «неприятели», вышед из города, побросали по дорогам, и многие из покинутых поумирали от неподачи им своевременной помощи и призрения
[801].
Приведенные здесь цифры убитых «неприятелей» так велики и цифры раненых защитников крепости так ничтожны, что едва ли их можно принимать за действительные, и если запорожцы, поляки и татары не устояли против русских под Белою Церковью, то тому могли быть особые причины, неизвестные нам, тем более что известий о белоцерковской битве с противной русским стороны не имеется никаких. Нельзя, впрочем, не поставить на вид того, что это было уже после Полтавской битвы, когда и дисциплина русских солдат, и боевые орудия в сильнейшей степени превзошли дисциплину и усовершенствование боевых орудий запорожских казаков.
Такою же неудачею окончились, по словам малороссийского летописца Ригельмана, и действия воеводы Иосифа Потоцкого в Побужье. Запорожские казаки в числе 7000 человек под предводительством Потоцкого вместе с крымским ханом Девлет-Гиреем в том же 1711 году доходили до города Немирова и до «тамошних слобод», но были разбиты русскими войсками и в бегстве потеряли около 5000 человек. При этом освобождено было из рук татар и разослано по местам жительства начальником русских войск, генералом Ренне, около 10000 человек пленных малороссиян
[802].
Насколько верно известие малороссийского летописца – определенно сказать нельзя. Но во всяком случае, Филипп Орлик, испытав неудачу за Днепром, отступил с казаками за Днестр, откуда снова явился на Украину
[803] и всю вину своей неудачи сложил на татар, о чем сообщил в своем письме шведскому королю.
При всем том в начале июля месяца у реки Самары вновь оказалась какая-то ватага запорожских казаков. Доподлинно неизвестно, были ли то те самые отряды запорожцев и татар, которые оставались у Самары еще с весны, или же это были свежие силы, вновь прибывшие под самарские городки. Во всяком случае, запорожцы не оставляли мысли о походе на малороссийские города и для того составили себе определенный план. План этот, однако, был открыт, и все замыслы их сделались известны русским. Дело это произошло так. Три жителя Новобогородицкого городка, Трофим Мордусенко, Тарас Чубаровский да Федор Санжаревский, по приказу воеводы городка, Шеншина, вышли из крепости и направились к стоявшим близ реки Самары татарам и казакам с целью украсть у них лошадей. Но когда они уже спустились ниже Кочережек к речке Журавлю, то на них неожиданно наскочили ватаги кошевого Алистратенка
[804], Фляки и Нестулея и, захватив их, поставили на допрос. Пойманные казаки признались в своем намерении, просили запорожцев помиловать их и «принять к себе жить». Тогда Алистратенко, Фляка и Нестулей привели казаков к «вере» (то есть к присяге) и послали их шпионами проведать об изюмском и других регулярных пехотных и конных русских полках, где они находятся, пойдут ли в Крым или соединятся с гетманом и будут «летовать» на границе. Узнав же обо всем, дать знать запорожцам на Волчьи Воды, в урочище Крутой Буерак, не позже 6–7 дней со времени выхода в степь для поисков. Если же к тому времени они не найдут кошевого в указанном месте, то должны оставить в нем условленную примету. За такую услугу Алистратенко, Фляка и Нестулей обещали дать казакам по одному коню. Казаки, отправившись в поиск, были пойманы где-то в степи харьковским сотником Прокопом Рубаном и отправлены к гетману Скоропадскому. На допросе у Скоропадского они рассказали о всех своих приключениях и вместе с тем дали важные сведения о планах запорожских казаков. Всех запорожцев, по их словам, было от 400 до 500 человек; при них состояло около 1000 человек татарской орды, часть которой пошла вниз по Днепру, к порогу Ненасытецу; запорожец Фляка с отрядом казаков подстерегал гетмана Скоропадского у бродов, чтобы добывать гетманских языков, отгонять конские стада и подавать вести хану в Крым; сам же хан со всеми крымскими силами и с главною массою запорожцев стоит в урочище Кучугурах, в трех милях ниже Аслам-городка, и собирается дать гетману бой, чтобы не допустить его в Перекоп
[805].
Как бы то ни было, но предприятия запорожцев и татар ни на правом ни на левом берегах Днепра не удались.
Для того чтобы предотвратить всякий набег со стороны татар и запорожцев на Украину, а также для того, чтобы следить за теми из них, которые приезжали с мирными целями в города, царь приказал поставить в городе Полтаве 300 или 400 человек драгун с «добрым» командиром и велел тому командиру всех запорожцев, которые придут с повинною, принимать и отсылать в дальние малороссийские полки, тех же из казаков, которые будут ездить на Украину ради промыслов своих, во избежание могущих от их воровства произойти смут, под жестоким страхом не пропускать в города
[806].
Нужно думать, что такое распоряжение последовало уже после возвращения Петра с берегов Прута в Россию, когда царь, заключив предварительное перемирие с турецким визирем, вполне обезопасил свои владения с южных границ и теперь мог совершенно игнорировать запорожцев, которых перед походом в Турцию тщетно старался склонить на сторону России.
Такое постановление о запорожских казаках строго соблюдалось и в следующем 1712 году. Так, когда однажды приехали из Сечи в местечко Переволонку несколько человек низовых купцов, то есть крымских армян и малороссийских, и запорожских промышленных людей, то из Переволочны были пропущены в малороссийские города все купцы, кроме «бездомовных сечевиков», которые были задержаны в крепости впредь до царского указа на том основании, будто они ездят не торговать, а различные вести собирать и потом «всякую прелесть и шальварство чинить». Они отпущены были в Сечь только ради того, чтобы исполнить просьбу перекопского каймакана и чтобы мир с Крымом соблюсти
[807]. Исключение делалось только для тех, которые просили на бумаге о помиловании через гетмана Скоропадского. Но и из этих последних какие-то казаки, «прописавшие против чести государя», лишены были гетманом свободы, и только заступничество киевского губернатора князя Голицына, сделавшего представление о том, что преступление запорожцами учинено по невежеству, избавило их от тюрьмы
[808].
Положение запорожцев с 1712 года не только не ухудшилось, а, напротив того, по-видимому, изменилось к лучшему, и это произошло от той неудачи, которую испытал русский царь на берегу реки Прута. Окруженный огромными полчищами турецкой армии, отрезанный от России, лишенный союзников, царь Петр Алексеевич принужден был заключить с Турцией Прутский мир (июля 11-го дня) и потом тот мир подкрепить миром Константинопольским (апреля 5-го дня 1712 года). По этому двойному миру он обязался, между прочим, срыть Каменный Затон и Новобогородицкую крепость; пушки, находившиеся в Затоне, предоставить туркам; запорожских казаков оставить в полном покое и не «вступаться» в них. «Его царское величество весьма руку свою отнимает от казаков с древними их рубежами, которые обретаются по сю сторону Днепра и от сих мест и земель, и фортец и от полуострова Сечи, который сообщен на сей стороне вышеупомянутой реки»
[809].
