Такой ответ не мог удовлетворить Головина и он предлагал гетману решительно поступить в отношении главных зачинщиков сделанного грабежа: зазвать главнейших из них в Батурин, там их внезапно схватить и отправить в Москву.
Но такого действия гетман никак не мог допустить: «Старинная пословица говорит: мужик черен как ворона, а хитер как черт; я уже говорил с запорожцами, которые ехали в Москву за жалованьем, пытал (допрашивал) их о разбое над греками, представлял, что это дело не может успокоиться, пока не выдадут заводчиков; но у них один ответ: у нас нет никаких заводчиков, мы все это сделали, все войско запорожское низовое на то позволило. Есть у них писарь Зеленицкий, вор и давний изменник, который был первым советником Петрику, и вместе с ним в Крым ушел, навел на Украину татар и запорожцев; разбитый под Царичанской, бежал в Запорожье и до сего времени там живет, оставя в Полтаве отца, мать и жену. Говорят о нем, что он великую силу имеет между запорожцами: в раде молчит, а по куреням тайно что хочет, то и делает. Если б дал Бог прибрать его к рукам, то тайны запорожские открылись бы, ибо нестаточное дело, чтоб запорожцы поступали так дерзко, не будучи обнадежены либо от хана, либо от поляков».
Нерешительность гетмана в отношении запорожских казаков вызвала большое неудовольствие со стороны Головина, и Мазепа тотчас поспешил оправдаться перед ним. «Бог свидетель, что я сделал так только для того, чтоб не подать на себя большого подозрения, будто я действую из приватной моей к запорожцам какой-нибудь злости, а не для общего добра и верной службы, потому что и первое мое донесение о грабительстве запорожцев, шедщих во Псков на службу, ни во что вменено, а они, возвратясь, своими песьими губами лают: гетман хотел запровадить нас в Сибирь или в Архангельск в вечную неволю, привел на то государя, чтоб нам ни сукон, ни обещанных по пяти рублей на человека за наши работы не дали, хотя те деньги и сукна были уже и во Псков доставлены. Хотя я их собачьих голосов не боюсь, однако терпеть от таких гультяев – вещь тяжелоносна»
[489].
Гетман Мазепа далек был от того, чтобы указать на средства, как наказать запорожцев, – в этом случае он остерегался именно того, чтобы через Запорожье на него не поднялась Украина.
А запорожцы по-прежнему нисколько не унимались от враждебных действий против гетмана Мазепы и поселенных им на реке Самаре промышленных людей: в октябре месяце 1701 года они, не получая пошлины от селитренных людей, разорили их заводы и запретили размежевку посамарской земли.
Иначе отнеслись к запорожцам в самой Москве. Не подчиняясь гетману и отказывая в выдаче зачинщиков погрома цареградских купцов, запорожцы тем не менее имели неосторожность отправить свою депутацию за получением царского жалованья в Москву. Но едва прибыли в столицу запорожские посланцы Герасим Крыса и его товарищи, как их немедленно посадили в тюрьму и стали допрашивать, были ли они свидетелями погрома селитренников и цареградских купцов. На такой вопрос запорожские посланцы отвечали, что свидетелями разгрома купцов они не были, но войско сделало то с общего согласия, потому что проезжавшие через запорожские степи купцы пренебрегли порядками, установленными войском низовых казаков, не захотели взять запорожской пограничной паланки проводников, как требовал того обычай войсковой, и тем отказались платить пошлину на Кош. Что до селитренников, то Герасим Крыса и его товарищи ответили, что свидетелями их разорения они не могли быть, а только слыхали о том в пути и находят, что товариство поступило с ними по всем правам, так как оно считало и считает земли по реке Самаре за полную собственность свою и потому не позволит мужикам ею завладеть. За такой смелый ответ некоторые из запорожских депутатов были удалены из Москвы и разосланы по великороссийским городам
[490].
После этого февраля 19-го дня царь Петр Алексеевич послал из Москвы в Сечь новую грамоту на имя кошевого атамана Петра Сорочинского с приказанием без всяких отговорок возвратить все сполна товары, пограбленные у проезжих купцов; в противном случае царь грозил подвергнуть «без пощады» смертной казни запорожских посланцев Герасима Крысу и его товарищей и впредь прекратить выдачу жалованья всему войску запорожских казаков
[491].
Когда царская грамота доставлена была в Сечь и прочитана на раде, то казаки закричали своему кошевому, чтобы он сам отвечал за все убытки, причиненные грекам, потому что он был и настоящим виновником всего дела, и советником дележа товара по куреням, тогда как сами казаки советовали кошевому спрятать все забранное добро в общую войсковую скарбницу до времени. После такого приговора кошевой Петро Сорочинский сложил с себя атаманский уряд и уступил булаву новому кошевому атаману.
Таким оказался казак Платнеровского куреня Константин Гордиенко, вскоре потом приобревший большую известность как у запорожских, так и у малороссийских казаков. Гордиенко, иначе называемый Гординским или Головком
[492], по козацкому прозвищу Кротом
[493], был самым выдающимся из всех кошевых атаманов конца XVII века и первой четверти XVIII. Родом он был из теперешней Полтавской губернии, в молодости учился в Киевской духовной академии, из «городов» как-то попал в Запорожье, там записался в Платнеровский курень и потом выбран был кошевым атаманом низовых казаков. По своим качествам это был человек храбрый, решительный, смелый: по своим убеждениям это был горячий патриот и фанатический ненавистник Москвы. Как кошевой Сирко, Гордиенко хотел видеть свое Запорожье независимым в политическом отношении от Москвы и в этом духе действовал. Не обладая, однако, ни дальновидностью, ни изворотливостью, ни военным гением Сирка, Гордиенко в меньшей степени мог рассчитывать на успех своего дела, чем Сирко. Если Сирко, умевший до некоторой степени ужиться независимым между Турцией и Крымом, с одной стороны, Россией и Польшей – с другой, если этот бессмертный кошевой, пользовавшийся всесветной славой непобедимого героя, сошел в могилу, не сделавши независимым своего Запорожья, то Гордиенко мог только ввести в заблуждение низовое товариство и вызвать гнев со стороны русского царя.
Между тем царь Петр Алексеевич, испробовав грозные меры в отношении запорожцев, прибегнул к мерам противоположным. Так, когда была одержана первая победа русских над шведами при деревне Эрестфере и когда вслед за тем гетман Мазепа явился в Москву с тем, чтобы принести поздравление со счастливой викторией, то он получил там большие дары для себя лично и вывез подарок для запорожского войска – 1000 червонцев, несколько штук сукон, несколько соболей и дорогих материй
[494].
