Глава 8. К новым горизонтам
12 октября, ближе к вечеру и под дождем, мы покинули Кубано-Армянск – не без сожалений! Несмотря ни на что! Несмотря на постоянную, невероятно тяжелую службу
[47], несмотря на погибших, нам жаль покидать Кубано-Армянск, потому что у нас было достаточно времени, чтобы привыкнуть к нему. Мы чувствовали себя здесь почти как дома.
Первые несколько километров мы оживлены, поскольку до сих пор, на протяжении полутора месяцев, вели «оседлый» образ жизни – если можно его так без насмешки назвать, – и этим вечером мы снова в пути. Только сегодня? И завтра? Трудно сказать! Неопределенность возбуждает нас и приводит в восторг. Мы еще не пресытились невероятными приключениями. С пройденными километрами оживленность спадает, разговоры иссякают. Идет холодный ливень, и мы накрываемся плащ-палатками. Почва все больше раскисает у нас под ногами, и кажется, будто мы шагаем по маслу. Прилагая усилия, чтобы избежать падения, мы устаем еще больше, чем от самого марша, а тропа, словно насмехаясь над нами, то взбирается вверх, то спускается вниз. Вода ручейками стекает с брезента плащ-палаток и проникает в ботинки, грязь прилипает сначала к подошвам, потом до самого верха ботинок, затем выше, к штанинам, как если бы она вознамерилась поглотить нас! Благодаря капиллярным свойствам материи мы за пару часов, если не меньше, промокаем по самую шею. Пока промокшая насквозь форма сохраняет тепло тела, это еще терпимо, но когда под брезент задувает ветер, то тело мерзнет и мы начинаем дрожать. Но, несмотря ни на что, мы должны идти. Рано утром, продрогшие до костей, выходим на берег речки, небольшого потока, где и разбиваем лагерь. Здесь, на покрытой влажной опавшей листвой земле, ставим палатки. Мелкий моросящий дождик без конца поливает нас.
В таких вот условиях нам придется снять с себя плащ-палатки и соорудить из них палатки. На нас остаются только кители и тонкие рубашки, штаны и подштанники. На ногах горные ботинки и дырявые носки. Нам, промокшим насквозь, что-то не хочется лезть в палатки, чтобы помереть там от холода! Однако нельзя стоять на месте, нужно двигаться, чтобы ветер хоть как-то подсушил нашу одежду. Нужно разжечь костер! Но из чего? Все мокрое! Конечно, можно попытаться воплотить в жизнь мечту о тепле. Все ищут пучки более или менее сухой травы или хотя бы не такой мокрой, как вся остальная – в расщелинах, между корнями деревьев, среди густой поросли. Находим немного хвороста и сухого дерева. Один из нас нащупал в кармане последнее письмо, ревностно хранимое в ожидании следующего. Другой обнаружил в бумажнике листки папиросной бумаги, приберегаемые в надежде когда-нибудь разжиться табаком. Нельзя рисковать всем сразу! Нельзя использовать все за одну попытку. Мы расчищаем от опавших листьев небольшой участок земли, готовые ежеминутно поддерживать огонь, словно первобытные люди на земле много тысяч лет назад. Но возможно, они не пытались развести костер под дождем. Огонь загорается в этом маленьком очаге, и я со страхом наблюдаю, как вспыхивает бумага, но хворост не занимается пламенем. Загорается всего несколько травинок, которые моментально рассыпаются в пепел. Огонь гаснет! Проваливаются и вторая, и третья попытка. Ребята собирают траву, скатывают ее между ладонями или запихивают в карманы, чтобы она хоть немного подсохла; то же самое проделывается с подобранными сухими щепками. Наконец нам удается поддерживать слабые и неуверенные язычки пламени. Но огонь не разгорается, не становится сильнее. Видимо, ничего тут не поделать!
Сам не знаю, что меня навело на эту мысль, но я вытаскиваю из гранаты взрыватель, затем, решительно, еще один. С огромной предосторожностью кладу оба взрывателя в это убогое подобие костра. Мы отходим назад на пару метров, но ничего не происходит. Я подхожу к костру, пока не погас последний огонек, и принимаюсь дуть изо всех сил. Один выдох, пять, двадцать… и вдруг бабах! Я вскакиваю, как ошпаренный! На меня смотрит с десяток веселых физиономий парней, которых разбирает смех. Нет, им еще и смешно! Хотя пусть смеются, значит, они не совсем поддались апатии. А когда приятель протягивает мне металлическое зеркальце, присоединяюсь к общему хохоту – я тот еще красавчик! Взрыв разметал зародыш костра. Несмотря на неудачу, моя инициатива пробудила дух творчества. Парни вскрыли несколько патронов, собрали остатки костра и посыпали их порохом, который тут же вспыхнул. Подбираем все, что может гореть, и постепенно «подкармливаем» огонь. Так, с немалыми трудностями, наконец разводим небольшой костер, который больше дымит, чем горит, и не особенно хорошо согревает. Ребята кашляют и трут глаза, но ни за какие коврижки не уступят место у огня.
Пора умыться, а то мое лицо выводит меня из себя. Черное, словно в саже, а в коже засело несколько десятков мелких алюминиевых осколков. Георг П., добрая душа, старается извлечь их ногтями. Это непростое занятие, потому что осколки маленькие, а пальцы Георга дрожат от холода. Когда все закончено, остается только энергично смыть сажу у реки. Теперь хорошо бы немного согреться. Как и все остальные, я снимаю китель и, с помощью товарища, выжимаю его, однако из него сочится всего несколько капель. Бог его знает, почему он казался таким мокрым!
Натягиваю китель и, по примеру товарищей, поворачиваюсь то одним, то другим боком к относительному теплу костра. Одному боку немного тепло, тогда как другой мерзнет – и наоборот, когда я поворачиваюсь к огню другой стороной. Жаль, что дым не греет, а то я давно бы уже просох! Под конец захожусь кашлем, что тоже помогает немного согреться.
Мы делимся сухарями, найденными кем-то из ребят на дне сухарных мешков, и кое-как подогреваем остатки подозрительной баланды, обнаруженной на дне котелков. Затем наполняем их водой из реки, но тут мы можем быть уверены, что это та самая вода, что не прекращаясь льет на нас с небес.
Под конец ищем укрытия в палатках и пытаемся немного поспать, однако не забываем выставить посты. Об этом мы помним всегда!
Ближе к вечеру, не особенно отдохнув, мы снова в пути. Идет дождь, холодно, ноги наливаются свинцом, но мы все равно идем. Мы с Роже Г. вспоминаем о пирожных пралине, тех самых, которыми наслаждались в доме Годла перед войной… Но т-с-с-с-с! Лучше не вспоминать! Мы говорим о том, о чем уже почти забыли, однако можно же немного помечтать! Прибавляет ли нам это мужества или только заставляет исходить слюной? Сейчас бы кусок черствого хлеба, пусть даже заплесневелого!
Разговоры смолкают, мы устали и шагаем в тишине, наши мысли направлены внутрь себя в надежде обрести хоть какой-то покой. Мне кажется, будто мы, продвигаясь той ночью, спали прямо на ходу! Просыпаемся, когда головная часть колонны неожиданно останавливается, и мы налетаем шлемами на шлемы идущих впереди, и движение прекращается. Возможно, мы спали не по-настоящему, но, ни о чем не думая, дремали наяву, а наши ноги отмеряли шаги, один за другим, чисто машинально! Не размыкая глаз, мы покрыли не сказал бы, что километры, но, как припоминалось потом, многие сотни метров. И когда ты натыкаешься на впереди идущего или на камень, ты вроде как просыпаешься!
