Продовольственный отряд возвращается около 13:00, с картошкой в телеге и парой мешков сверху. В зависимости от размера картофель режут пополам или на четвертинки и бросают в котел полевой кухни вперемежку с крупной красной фасолью, конскими бобами и чем-то вроде манной крупы. Добавляется еще приличное количество кусков «породистого» мяса. Час спустя мы смакуем Eintopf – кулеш, какого я никогда не ел и равного которому больше никогда не встречу; а какой у него вкус! Вскоре мы снова в пути и спускаемся в долину, где возвращаемся к Ширванской
[50]. Жар, отпустивший было меня, и боль в спине возвращаются, словно заботы о более насущных делах на какое-то время отвлекли мое внимание. Боли вполне терпимы, а недавняя еда, похоже, облегчила мое состояние. Когда мы наконец во второй раз выходим к железной дороге Майкоп-Туапсе, оставленной восемь дней назад
[51], я обнаруживаю, что снова нахожусь в таком же плачевном состоянии. И снова отправляюсь к доктору. Он все там же, на железнодорожной насыпи, где я видел его восемь дней назад. Еще прежде, чем подошла моя очередь, он вызывает меня и говорит: «Ждите здесь, я вас эвакуирую» – и дает термометр: 38,7 градуса. Должен признаться, я счастлив, но боюсь показать это. Из-за того, что мне стыдно перед товарищами? Или из-за боязни, что все это еще под вопросом? Видимо, по обеим причинам! Я вижу своих товарищей, Эмиля, Раймона, Пауля и остальных. И мне, вопреки собственной воле, становится немного стыдно. Я собираюсь бросить их, собираюсь оставить свое отделение, где мы так хорошо понимали друг друга. Несмотря ни на что, это мучительное расставание. Мы так долго были вместе, делили так много радостей и печалей. Стараюсь не думать об этом! Боюсь показать свои эмоции и заплакать? Да, говорю я себе, мне очень грустно! Но тут ничего не поделать. Невозможно постоянно сдерживать эмоции – 24 часа в сутки, семь дней в неделю, месяц за месяцем. Нас ждут два грузовика, и мы направляемся к ним, чтобы забраться в кузов. Я прощаюсь, опасаясь затягивать расставание. Рукопожатия, несколько похлопываний по спине, пара подмигиваний. «Если вернешься в Бельгию, навести моих родителей», – говорит Эмиль и дает их адрес в Спа. Я не стал записывать его, но тем не менее не забыл. Я обещаю ему, клянусь выполнить просьбу… и сдерживаю свое слово.
Глава 9. 21 октября 1942 года: эвакуированный
Грузовики громыхают и раскачиваются на ухабистой дороге, и мои товарищи пропадают из вида в сумерках сельской местности. В этом грузовике нас примерно 20 человек, немцы и несколько «бургундцев». Вяло разговариваем, но на самом деле ни у кого нет особого желания продолжать беседу. Думаю, каждому нужно немного покоя, чтобы побыть наедине с собой, восстановить душевное равновесие, обдумать планы и, быть может, просто подремать. Сегодня утром – гора Пшехо (Пшеха-Су), вечером – железнодорожная насыпь и тоннель возле Ширванской. Все это теперь кажется таким далеким, словно окутанным пеленой тумана, а ведь прошел всего час, как мы расстались с товарищами! Такова человеческая природа.
Тряска не дает нам заснуть, но разговоры очень редкие и вялые. Ночью, около 2:00, мы прибываем в Майкоп, на Hauptverbandplat – эвакуационный пункт; все тело болит, но мы счастливы, зная, что скоро насладимся теплыми постелями. Это впервые с 23 мая, за исключением, быть может, пары случаев.
Санитары и медсестры помогают нам слезть с грузовиков, и мы сразу же чувствуем себя окруженными заботой и вниманием; и это прекрасно! С другого грузовика снимают носилочных раненых. Кажется, по дороге кто-то умер. Десять минут спустя мы уже в постели, наши вещи проходят дезинфекцию в автоклаве. Измерение температуры, пульса, таблетки, и я засыпаю. Как хорошо, после стольких выматывающих месяцев, напряженных дней и ночей, забыть обо всем и наконец расслабиться. Здесь нет дождя, сухо, а электрическая лампочка под потолком создает иллюзию солнца!
22 октября: подъем в 10:00. О таком я даже не мечтал! Термометр, лекарства, мытье. Здесь не надо выполнять приказы – кругом только улыбки и дружелюбие. Около 14:00 мы выезжаем с санитарной колонной. С десяток грузовиков. Около 20:00 прибываем в Revier – лазарет, в Усть-Лабинске.
С момента эвакуации я так много спал, просыпаясь только для процедур и еды, что мои записи о следующих 10–15 днях неточны и расплывчаты
[52]. Одни воспоминания достаточно ясные, другие нет. Даты могут различаться на день-два, но на самом деле и погода, и даты не имеют особого значения. Важно лишь то, что тогда я ощущал покой и заботу! Нужно было наверстать все бессонные ночи и избавиться от влаги, впитавшейся в тело за последний месяц! Грузовики доставили нас к санитарному поезду, следующему до госпиталя. Он находился в Майкопе или, быть может, в Ставрополе – в полусне я слышал оба этих названия. Кажется, провели по паре дней в госпиталях обоих городов. Во всяком случае, я точно убедился, что в моей Krankenzettel – справке о заболевании и эвакуации – упоминается Heimat-Lazarett – госпиталь на родине.
29 октября JU-52 («Юнкерс-52» – трехмоторный немецкий пассажирский и военно-транспортный самолет. – Пер.) доставил нас в Крым, приземлившись на аэродроме Симферополя; потом, дозаправившись – как и мы, вылетел снова. После довольно короткого перелета мы снова приземлились, теперь уже на Украине, но название места мне неизвестно. Там нас уже ожидал санитарный поезд. По крайней мере, нас не везли обратно, не туда, откуда мы прибыли. На самом деле складывалось такое впечатление, будто нас возят по кругу. Но поскольку до нас дошли разговоры об окружении на Кавказе, это неудивительно
[53].
Но нет, наш путь лежит на запад. Мы можем забыть о своем беспокойстве, нами занимаются, о нас заботятся другие. Хоть я все еще болен, чувствую себя лучше. Сейчас жар и все мои недуги кажутся вполне терпимыми! Остается одолеть только этих врагов! Еще вчера мне пришлось противостоять голоду, жажде, холоду, грязи… и все это вместе ополчилось против меня!
Последние дни в лазарете наполнены чередой больших и маленьких радостей, о существовании которых я до сих пор и не подозревал. Самоотверженность, оперативность и исключительное дружелюбие DRK Schwestern – медсестер немецкого Красного Креста, санитаров и, разумеется, врачей! Но на первое место я должен поставить тех тайных ангелов-хранителей, которые незамедлительно берут на себя все заботы о каждом раненом, каждом больном так, словно это единственный раненый или больной, которым им приходится заниматься. Мужчины и женщины отдают делу всех себя, без остатка. Такое у меня сложилось о них впечатление! Не могу выразить свои чувства словами. Разве можно высказать им всю свою благодарность? Среди медсестер мне повстречалась лишь одна настоящая корова, и все же… Легко принять верблюда за дромадера – у первого два горба, тогда как у другого только один! Я пока не знаю, где мне сходить или где заканчивается мое путешествие, и эти мысли занимают меня. От доктора я узнаю, что у меня рецидив плеврита. Чего я больше всего и боялся, хоть это и неудивительно. Две долгие недели мы жили под открытым небом, под дождем, не меняя одежды, не имея возможности согреться!
