Я никого не виню за маршрут этого, несомненно изматывающего путешествия, а наоборот, наслаждаюсь каждым его моментом. Днепропетровск, Тернополь
[54], Люблин, Катовице, Мангейм, Карлсруэ, и 4 ноября мы прибываем в Бад-Триберг
[55] в Шварцвальде.
Некоторых больных и раненых снимали с поезда по пути и оставляли в других госпиталях. Мой госпиталь – я уже называю его «своим» – расположен в отеле «Сонне»; все такие отели переоборудованы в Reserve-Lazarett – госпитали общего типа, занимающиеся больными и ранеными. Интенсивный уход, чередование горячих и холодных компрессов на протяжении трех-четырех дней, таблетки всевозможных цветов, уколы шприцами всех размеров. С Weintraubenzucker – глюкозой – самые большие!
Оказывается, у меня еще и желтуха! Однако сочетание плеврита с желтухой кажется мне наименьшим из зол после всего того, что я пережил!
Где-то 20 ноября уже могу занять место рядом с другими за обеденным столом на первом этаже. Прямо-таки семейная жизнь с домашним питанием! Мне здесь чудесно, и, вместо того чтобы говорить о фронте, откуда я только что прибыл, я рассказал бы вам о том, что делает меня здесь счастливым, но это же никому не интересно! Однако знайте, что лечение продолжается, что из-за желтухи у меня замечательный режим, что отель нарядно украшен венками из пихты с сосновыми шишками. Здесь уже готовятся к Рождеству, а из окна палаты, в которой нас трое, открывается живописный вид на Шварцвальд, покрытый роскошным белым нарядом. Ах да, чуть не забыл – наша Oberschwester – старшая медсестра – просто ангел! И достаточно молода! Она жила в городке Санкт-Георген-им-Шварцвальд возле Филлингена, но, кроме этого, ничего не могу сказать, поскольку никогда не знал ее точного адреса!
30 ноября получаю рождественскую посылку, которые армия заранее раздает всем своим солдатам, и 1 декабря, с помощью санитара, что несет мой единственный багаж и занимает мне удобное место, сажусь на поезд в Брюссель. Это всего лишь любезность, поскольку я в состоянии сам нести свои вещи. А может, это благодаря тому, что я иностранный доброволец, потому что сомневаюсь, что все солдаты в моем состоянии удостаиваются такой же чести.
Этот маленький багаж, что лежит рядом со мной на скамье, мое единственное имущество, все, что у меня есть, но он кажется больше, когда я окружен такой заботой.
Штутгарт, Франкфурт-на-Майне, Маасейк – всегда в объезд, – и вот наконец Брюссель, куда я прибываю 2 декабря. Мой отец растроган и очень рад меня видеть. Ночь в моей собственной кровати, а потом, 3-го, я докладываюсь в военном госпитале на аллее Короны. Здесь я встречаюсь со своими товарищами, П. Мецетой, старшиной Мэтью, Гансом, Е. Потом, Пурбе и другими, включая некоего Раскина, которого больше никогда не видел и который позднее был казнен. Но в тот момент меня с ним связывали такие же товарищеские отношения, как и с остальными, включая тех, кого я до сих пор не встречал. Раскин проник в наши ряды по причинам мне неведомым, но которые не имели ничего общего с нашими мотивами.
Тогда я этого не знал, но я только что завершил очень тяжелую кампанию, хоть и не самую выдающуюся и не самую кровопролитную, и горе тем, кто выжил и кто собирался проявить себя в кампаниях, ожидавших их впереди!
Товарищи, потерявшие жизнь в этой первой кампании, погибли, не успев лишиться своих иллюзий. К счастью, они не знали, что принесли в жертву свою жизнь, свои 20 лет, впустую. Но, разумеется, они не искали выгоды и действовали не из какого-либо расчета! И как тогда возможно утверждать, что все это, абсолютно все, было впустую?
Глава 10. Завершение кампании на Кавказе: прелюдия к следующей
Декабрь 1942 года: я остаюсь в военном госпитале до 19-го. Медсестры и санитары, должно быть, уже по уши сыты нашими шуточками! Но им нет нужды смеяться каждый день, хотя у них, в отличие от нас, есть преимущество в виде хорошего здоровья, тогда как нам делать это порой болезненно – одним из-за швов, другим, вроде меня, из-за идущего до самого желудка дренажа, необходимого для его промывания.
Короче, к 19 декабря я иду на поправку и готов приступить к лечению свежим воздухом! Нет, правда! Лечение свежим воздухом! Это после того, как последние восемь месяцев я провел под открытым небом! Все последние месяцы на фронте я жил исключительно на свежем воздухе, которого было очень много, а вдобавок к нему еще и целые реки воды. Слишком много воды и крайне мало еды.
Несколькими днями раньше доктор – кстати, тот же самый, что осматривал меня перед отправкой на фронт, – сказал, что отправит меня долечиваться на свежий воздух, и предложил на выбор: Баварию, Тироль или… Спа! Разумеется, решение было принято мгновенно, раз уж случай подкинул мне такую возможность. Конечно, мне хотелось бы посмотреть Баварию или Тироль, где я никогда не бывал, но Спа давал мне возможность сдержать свое обещание и порадовать своего друга Эмиля.
Днем 19-го я прибываю в отель «Нормандия», имея следующие предписания: двухчасовая прогулка утром, такая же днем и, между ними, полуденный сон. Здесь самый пожилой и, одновременно, самый старший по званию, выздоравливающий, как и мы, шестидесятилетний майор артиллерии, который обращается с нами как с собственными детьми. Необычайно вежливо и по-отечески. Он председательствует за обеденным столом в отеле «Розетт» – именно там мы питаемся. Когда все собираются и становятся позади своих стульев, майор провозглашает: «Guten hunger!» – «Приятного аппетита!» Затем мы усаживаемся, и нам подают еду. Обеды замечательные, да и порции приличные, хотя и не для гурманов, но мы уплетаем их за обе щеки, следуя предписанной доктором диете. Только подумать, я добровольно следую умеренной диете! Персонал ресторана, за исключением администрации, состоит из гражданских, бельгийцев, и все они чрезвычайно дружелюбны!
На следующий день отправляюсь на поиски улицы Бриксге, где проживают родители Эмиля. Когда я интересуюсь у прохожего, как пройти на эту улицу, он спрашивает, кого я ищу, и, когда называю имя, его лицо светлеет. О, они будут счастливы! Ведь сегодня у Эмиля свадьба! Я совершенно ошарашен. Эмиль ничего мне об этом не говорил, и, более того, я поражен, что он вернулся домой вскоре после меня, если вообще не одновременно со мной! Меня мучают сомнения, но я говорю себе, что должен пойти туда, хотя бы ради того, чтобы преподнести ему приятный сюрприз! Тем более что он никогда не простит мне, если я этого не сделаю. Прохожий объясняет дорогу. Я поднимаюсь по ступеням и звоню в дверь. И лишь тогда понимаю, насколько я рад, и успеваю спрятать улыбку до того, как распахивается дверь.
Дверь открывает незнакомая девушка, которая восклицает: «Это Фернан!» Я поражен. Откуда она меня знает? Мне некогда задаваться такими вопросами, потому что уже с десяток человек окружают и обнимают меня. И сразу же я оказываюсь, как мне думается, перед отцом и матерью моего друга, и я не ошибся! Они обнимают меня с такой сердечностью, словно я их родной сын, чем я глубоко тронут. Однако солдат должен быть стойким и суровым и не выказывать нежных чувств! Мать, отец и все остальные обходятся со мной крайне непринужденно. Усаживают на почетное место, а сами садятся вокруг. Я очень смущен. Мне уже известно, что женится не Эмиль. Тот прохожий перепутал имена. Женится его брат, А. Я в замешательстве оттого, что заявился на их торжество без приглашения, но мое смущение быстро проходит перед лицом такого простого, непринужденного и теплого гостеприимства! Я спрашиваю, откуда они знают, что я – это я? Разве они ожидали моего визита? Нет, конечно нет, просто Эмиль так много писал обо мне в своих письмах, что это не мог быть никто иной, кроме меня. Они уже со мной «tutoyer» – на «ты»
[56], и я чувствую себя совершенно свободно. Подают пирожные – всяческих сортов: с рисом, сахаром, фруктами. Сейчас военное время, и трудно приготовить что-либо лучшее, более совершенное! Родители Эмиля просто очаровательны, даже в большей степени, чем я мог себе представить! Мне приходится пообещать им навещать их каждый день или хотя бы через день.
