– Командиры взводов, ко мне!
И зачем, скажите, мы стахановски уродовались здесь? Кто оценит наш землеройный подвиг? Вообще могли ваньку валять, имитировать деятельность, ведь никто из полка не пришел, не проверил. И виноват во всем я, потому что нарушил главный армейский закон: не суетиться. Других учу солдатской мудрости, а сам как последнее чмо облажался.
– Отделение!.. – кричу. – Приготовиться к атаке!
– Так команды не было, – бычится Колесников.
– Щас будет, – говорю.
– Вай! – вскрикивает Ара. – А лопаты, а кирка?
Выглядываю из окопа. До танкистов метров двести по открытой местности. Не сможем незаметно. И не успеем, вон уже Николенко бежит. Облажался я по полной. Так стыдно, даже кисло во рту.
– Взвод, становись! – командует Николенко.
Разбираем амуницию. Рота вытягивается в линейку спиной к фронту атаки. Фыркая и пуская сизые дымки, в капонирах ерзают танки, шевелят башнями. Стволы у танковых орудий несоразмерно длинные и тонкие. Отсюда кажется: стукни пру тиком – и переломятся. Танки у нас старые, «пятьдесят пятые» Но в батальон, я знаю, пришли два новых, «семьдесят вторых». У Спивака техпарк прямо под окнами казармы, Валерка танки видел, говорит красивые.
Вдоль строя бредут два солдата с вещмешком, раздают боевые гранаты. Я их не люблю, боюсь. Беру две штуки и сую в боковое отделение подсумка гранаты Ф-1, знаменитые «лимонки» – с кольцом, усиками, скобой предохранителя, напоминают мне давнишние фонарики-жужжалки. В сталинской постройки доме, где мы жили, был длинный высокий подвал, мы оборудовали там дворовый штаб и прятались, жужжа фонарями «магнето».
Шинели приказано заделать в скатки, хомутом упаковать на вещмешке, Бежать без шинели удобней, однако вещмешок потяжелел и подпирает сзади каску. Можно распустить ремни, но тогда мешок будет болтаться, это еще хуже.
Команда «оружие к бою». Танки пойдут через наши окопы между стрелковыми ячейками. Длина окопа от ячейки до ячейки десять метров. Танк шириною метра три, так что проедет этот гад буквально рядом. Оглядываться нам запрещено. Мы смотрим в сторону условного противника. Но я спиной чувствую, как танк ревет и приближается. Вот и земля под локтями начинает подрагивать. Обычно стрелковую роту в наступлении поддерживает танковый взвод – три машины, по одной на каждый взвод пехоты. Так что не факт, что танк пройдет через меня. И точно: рев перемещается направо. Наш «взводный» танк – какой же он большой! – заметно просев и качнувшись, переваливает линию окопов на позиции второго отделения.
В сотне метров перед нами танки стопорят – качнувшись, будто на что-то наехали. Танк так устроен, или водилы ездить не умеют? Высовываюсь и гляжу вперед. Рубеж далеко, перед взгорком. Стараюсь рассмотреть, какие там мишени – щитовые или сеточные? По щитовым будут стрелять вкладным пулеметным стволом, потом искать пробоины. По сеточным мишеням – брусовой раме, затянутой «рабицей», танкисты стреляют штатными снарядами-болванками, Щитовую мишень такой снаряд на куски разнесет, а в сеточной он только дырки делает, потом их можно сосчитать. Ближний танк стреляет штатным, Удар закладывает уши, словно ты под воду нырнул. Привыкнуть невозможно. Окутавшись завесой выхлопа, танк движется вперед и снова замирает. Я, как учили, открываю рот. Выстрел. Танк вздрагивает. Говорят, на «семьдесят втором» хорошие стабилизаторы, можно стрелять на ходу. Я читал в «Военном обозрении»: у американцев и западных немцев давно уже так. Но мы их все равно передолбаем, если будет надо.
– Взвод, в атаку, вперед!
– Отделение, вперед! – кричу я за Николенкой и карабкаюсь наверх. Однако глубоко мы закопались! Смотрю налево, как там мои вылезают – каптерщик позже всех. Смотрю направо, не отстаем ли от второго отделения. В атаке главное – держаться в линию. Не отставать, не забегать вперед – проверяющие первым делом оценивают ротную «линейку». Терять равнение опасно и по более веской причине, особенно ночью: в темноте к мишеням можно выйти под углом, а если ты отстал, то при стрельбе снесешь соседу голову, а если забежал вперед – снесут тебе.
Танки снова бьют нас по ушам и катят вперед, повизгивая гусеницами. На этом рубеже они стрелять больше не будут. В армии чтят число три.
Теперь наша очередь.
Впереди на рубеже поднимаются поясные мишени из фанеры. Не знаю, есть ли на них датчики. Если есть, то надо целиться в землю под ними: пуля не попадет – кусок грунта или камешек по мишени стукнут, датчик среагирует и мишень опустит. Дырок в ней мы шомполами на бегу наделаем. Не первый год воюем.
– Взвод! – кричит Николенко. Ротные команды старшины Пуцана до меня не долетают. Бедный старик, каково ему будет за нами, молодыми, поспевать. – Огонь!
– Отделение, огонь!
Мишеней на стрелковом рубеже обычно по одной на каждого: отделение наступает – отделение обороняется. Прижимаю приклад локтем к пояснице, линией ствола ищу мишень. Стрелять навскидку будем позже. Беру ниже, чем хочется глазу, жму спусковой крючок и сразу отпускаю. Получается «двушка» – два выстрела. «Калаш» не танк, но тоже лупит здорово. Попал, не попал? Успеваю сделать еще четыре шага, и тут мишень нехотя заваливается назад. Датчики! Теперь вот можно порезвиться. Я правофланговый в отделении, слева от меня на бегу стреляет Ара. Его мишень стоит. Вскидываю автомат к плечу и заколачиваю «двушку». Мишень падает. Я или Ара? Неважно. Справа не мое, второе отделение, но я вколачиваю «двушку» в ближнюю мишень. Направо от плеча стрелять неловко, надо корпус разворачивать, мешает бегу.
– Взвод, гранатой!..
Вот и самое веселое. Автомат в левой руке на весу, правой достаю из подсумка «эф-один». Она тяжелая. Останавливаюсь, зажимаю автомат между колен, большой палец левой руки продеваю в кольцо «лимонки». Сейчас только слепой не свалит меня очередью из траншеи, будь там действительный враг. Дергаю кольцо, стряхиваю его на землю. Автомат снова в левой руке, правая с гранатой задрана для броска. Совсем не надо так сжимать скобу предохранителя, но пальцам не прикажешь.
– Огонь! – кричит Николенко.
Размахиваюсь и бросаю. Для оценки «отлично» надо угодить прямо в окоп. В роте я отнюдь не чемпион в швырянии гранат на дальность, а тут со страху перекинул метра на три. Прижимаю автомат к себе, прикладом закрываю яйца, голову в каске наклоняю вниз и почти вслепую семеню вперед. Положено считать секунды до разрыва, пока запал горит, но не выходит. Не в первый раз бросаем, но хоть умри – не получается считать. Слышу хлопок. И больше ничего, никакого там свиста осколков. По бокам впереди тоже хлопает. Подняв голову, перемахиваю траншею и уже тогда смотрю по сторонам. Отделение рубеж преодолело ровно, и общий взводный строй мы не нарушили, но вредные танкисты успели оторваться, надо сокращать дистанцию. Однако дело это не мое, а ротного. За ротного сейчас старшина. Свое-то дело, кстати, я профукал, зациклился с гранатой и не посмотрел: есть дырки на моей мишени или просто камешком задело и нужно было шомполом долбить. Черт с ней, с мишенью. Мне верится, что я в нее попал.
