В кладовке уже потемнело совсем, и вислой физиономии Дякина, вонявшей свежим самогоном, было почти не разглядеть.
— Вставай, вставай, — теребил его Дякин.
— Что случилось? — недовольно произнес Лузгин, приподнялся и сел на топчане, прислушиваясь к шуму в голове, и услышал другой шум, сухой и далекий, и частый, топот сапог за окном, деловые нерусские крики и потом взрыв, удар волны по стеклам и снова взрыв и удар.
— К тебе пришли, — сказал полушепотом Дякин. — Но ты не волнуйся, все будет нормально. Только ты с ними не спорь и делай все, что они скажут.
— Кто пришел? Махит? — хрипло вымолвил Лузгин и закашлялся.
— Нет, не Махит. Но ты не дергайся, ладно? Я с тобой пойду. Понял? И ты, это, — сказал Дякин в темноте, — вещи забери, они сказали.
Свет нигде не горел. Лузгин почти на ощупь вышел в сени и в открытом проеме двери увидел во дворе силуэты людей, на них тускло блестело оружие, а далеко в темном небе вразнобой летали пулевые трассы.
Его с двух сторон вели под руки, сумка прыгала и била по бедру. Вдоль улицы стояли большие черные грузовики, от них пахло перегретыми моторами. Сквозь шум ходьбы, сопенье конвоиров и его собственное сбитое дыхание стрельба за деревней прослушивалась отдаленным фоном, как было на охоте с Дякиным, только там стреляли не так часто и по уткам, а сейчас стреляли в Коновалова с ребятами, а может и в Елагина, если он успел приехать на блокпост. За деревней сильно грохнуло и загорелось, люди у грузовиков закричали весело и непонятно, и кто-то невидимый рядом оглушительно выпалил в небо огненной струей, конвоиры вздрогнули на шаге и чуть не уронили Лузгина и принялись ругаться, и от машин им вслед засмеялись и что-то крикнули обидное.
Лузгина затащили в просторный темный двор, где тоже были люди с автоматами; они и конвоиры говорили меж собой, а Лузгин старался отдышаться. Потом из темноты пришел высокий человек в военной кепке и спросил, Лузгин он или нет.
— Да, — выдохнул Лузгин.
— Как от тебя воняет, — сказал высокий человек в военной кепке.
У него забрали сумку и повели в угол двора, где из земли торчал черный квадрат непонятного ящика, и один из конвоиров сдернул с ящика толстую крышку, а другой подтолкнул Лузгина и сказал: «Давай вниз», и Лузгин догадался про погреб и даже увидел в черной пустоте первые перекладины лестницы. Он оглянулся, но Дякина не было рядом. Его снова толкнули в плечо, Лузгин стал спускаться, нетвердо щупая ногами перекладины, и только убрал пальцы с горловины люка, как крышка глухо стукнула, и Лузгин повис на лестнице в кромешной темноте. Ему вдруг показалось, что под ним не меньше километра, лестница кончится, и он рухнет в колодец, но тут его нога коснулась дна, и низкий мужской голос произнес: «В говно не наступи, приятель».
8
— Курить есть? — спросил голос.
— Есть, — сказал Лузгин. — Вы тут один? Вы кто?
— Конь в пальто, — последовал ответ из темноты. — Иди налево и по стеночке ко мне. Там доски, не споткнись.
Стена была шершавая и холодная. Когда Лузгин почувствовал прикосновение чужих пальцев к бедру, он вздрогнул и поводил рукой перед собой.
— Садись на доски, — сказал голос. — Тут сухо. И давай покурим.
Лузгин присел на корточки спиной к стене, достал из кармана пуховика сигареты и зажигалку, чиркнул колесиком и пугающе близко от себя увидел заросшее нетемной бородой лицо человека средних лет с глазами-щелками и носом картошкой. Лузгин протянул ему пачку, человек прикурил, перебрасывая взгляд с кончика сигареты на высветившееся лицо Лузгина, шумно затянулся. Лузгин тоже прикурил и погасил огонь.
— Сядь нормально, — приказал ему человек. — Чего ты уселся как зэк.
Лузгин помог себе руками и опустился задницей на доски, при этом правой ладонью залез во что-то влажное, поднес ладонь к носу и принюхался. Пахло кислой землей и опилками. Лузгин вытер руку о штаны.
— Новости есть? — спросил человек.
— В каком смысле?
— Ты из Тюмени?
— Да, — сказал Лузгин.
— И что велели передать?
— Кто велел? Вы о чем, я не понял? Человек затянулся, освещая бороду и нос.
— Значит, ты не ко мне?
— В каком смысле? Вы, собственно, кто?
— Я же сказал: конь в пальто… Что там наверху?
— По-моему, налет, — сказал Лузгин. — Боевики на машинах, и много. На блокпосту стреляют.
— Хреновое дело, — произнес человек. — Так ты, выходит, не ко мне.
— Я журналист, — сказал Лузгин. — Я здесь в командировке.
— А как фамилия? — Лузгин назвался. — А ну-ка посвети еще. — Лузгин передвинул направо рычажок зажигалки и выпустил факел побольше. — И точно — вы, я сразу не узнал. Приятная компания… А вас-то за что сюда сунули?
Он хотел объяснить покороче, но вышло путано и длинно, и ему самому рассказ показался пустым и надуманным, но сосед его выслушал молча, ничего не переспрашивал, только негромко поругивался на сюжетных поворотах.
— А я Ломакин, — сказал сосед, когда Лузгин остановился, не зная, как продолжить. — Мы с вами пару раз встречались.
— Вы Ломакин? — оживился Лузгин. — Я вас тоже не узнал, извините. Конечно, мы знакомы, я вас помню, да… И давно вы здесь?
— В подвале? Да дней пять, наверно, я тут сбился уже.
— А… вообще?
— Два месяца.
— Выкуп хотят? — спросил сообразительный Лузгин.
— Козлы, — сказал Ломакин.
Лузгин его помнил с давнишних времен. Известный бегун на лыжах, Ломакин заведовал в горкоме разным спортом, нечасто, но гостил в лузгинских передачах на ТВ, так что насчет пары раз — тут Ломакин поскромничал. Был он лет на десять моложе Лузгина и в пору первой расхваталовки, когда «комсомольцы» дружною толпой повалили сквозь дебри ларечного бизнеса к нефти и квотам на экспорт, весьма и весьма преуспел. Про него говорили, что связан с бандитами, но так говорили про всех, кто из спорта ушел в коммерцию. Лузгин особо к разговорам не прислушивался и Ломакина при встрече не стыдился узнавать. Тот оброс пиджаками и галстуками, мелькал в коридорах областной администрации все ближе к губернаторской приемной и вскоре тихо эмигрировал в Москву, где пропал безвестно года на три-четыре, и вдруг вернулся в Тюмень представителем серьезной нефтяной компании. К тому времени Лузгин уже свалился вниз с верхушки журналистского бомонда и теперь стеснялся даже подходить к своим вчерашним персонажам. Эфиром давно завладели другие, и это к ним, другим, а не к нему отныне ластились разнообразные ломакины.
— Валентин… Не помню отчество, — сказал Лузгин.
— Да просто Валентин, — сказал Ломакин. — Давно не виделись, однако.
— Давно, — сказал Лузгин. Он втянул носом воздух, и сквозь запахи погреба просочился другой. Лузгина замутило, он резко всосал дым и поперхнулся. Ломакин шевельнулся в темноте, послышался бряк металлической цепи.
