Бурмастера звали Ефим Захарович Лыткин, Лузгин когда-то писал про него; а у тестя фамилия была Плеткин, и ходил он у Лыткина в бурильщиках. На всех газетных снимках тех лет они были рядом — Лыткин и Плеткин; журналистов пленяло такое игривое созвучие. На Лузгинской свадьбе Лыткин вел себя как старший званием, тесть наглядно его уважал. Потом о мастере не стало слышно, тесть тоже затерялся где-то, но вдруг, в конце 80-х, прорвался главным инженером с двумя заочными дипломами и практикой в Канаде. Вскоре тесть стал генеральным директором «Сибнефтепрома», чему Лузгин совсем не удивился, как, впрочем, и тому, что мастер Лыткин тогда же был с почетом спроважен на пенсию; дочь мастера уже кололась, сын закручивал бизнес с бандитами. С той поры минуло два десятка лет. Чем же Лыткин занимался все эти годы, подумал Лузгин, разливая пиво по красивым кружкам. Просто жил? С тоски помрешь… А впрочем, рыбалка, охота, преферанс под коньяк, да и пиво, смотри, организм поутру принимает…
— Мы вообще-то на охоту собирались, — в унисон Лузгинским мыслям произнес мастер Лыткин, — да ты вот приехал.
— Пардон, — сказал Лузгин. — Я ненадолго.
Старик, отец жены и хозяин квартиры, вошел на кухню, когда опохмелившийся Лузгин повествовал друзьям про Казанлык. Лузгин из вежливости встал; гости сидели как сидели, лишь мастер Лыткин тронул старика за руку и кивнул на свободное место.
— И ты садись, Володя, — распорядился мастер. — Степаныч, лихие вещи твой зятек сообщает. Да, пришлось пережить мужику… Ты пиво будешь?
— Нет, — сказал старик.
Был он выбрит, в дорогих очках, светлой рубашке и брюках для выхода. Сам Лузгин был одет в стариковское — рубашка в полоску и брюки попроще, и внезапно кожей ощутил холодок чужой одежды, слегка великоватой. Старик был крупным, плотным, с тяжелым скуластым лицом и неспешными властными жестами. Лузгин молча наблюдал, как тесть передвигается по кухне, наливает в кружку невнятного цвета прозрачную жидкость из банки, стоящей на подоконнике, присаживается к столу… Однажды тележурналист Лузгин приехал в этот город со съемочной группой делать репортаж о буровой бригаде. Понадобился вертолет. Лузгин пришел в приемную, назвался, секретарша упорхнула в кабинет и выпорхнула, улыбаясь, с вестью, что «генерал» распорядился, ждите в гостинице, за вами приедут. «Я его зять, — сказал Лузгин. — Могу ли я?» — «Сейчас узнаю», — уже другой улыбкой одарила его секретарша и вскоре сообщила с оскалом третьего типа на гладком лице: «Простите, генеральный очень занят». Лузгин прием запомнил и больше в этот город старался не летать, да его и не звали, чему Лузгин совсем не огорчался: область была огромной, звенела по стране, и объевшийся журналистским вниманием «город первопроходцев» уже отходил в тень новых адресов, так что было куда плыть и летать за сюжетами.
— Про понедельник не забыл? — спросил Лыткин.
Тесть поморщился и отхлебнул из кружки.
— Нет, Ваня, это надо. Ну как же без тебя? Обидятся люди.
— Люди не обидятся, — ответил старик.
— Ладно тебе… — В голосе мастера Лыткина проскользнула все еще не увядшая интонация старшинства.
— В конце концов, это чей юбилей? Ихний или наш?
— Ну, наш, наш, — вяло согласился старик.
— Вот и берем в свои руки. Тебя председателем…
— Нет.
— Слушай сюда…
— Заткнись, Фима. Я сказал: нет.
— Ну и хрен с тобой, — обиделся Лыткин.. — Пошли отсюда, мужики. Здесь нас не любят.
— Дурак ты, Фима, — огорченно произнес старик. — Лучше бы ты на охоту уехал.
— А я ведь не к тебе пришел, — бурмастер подался к Лузгину. — Я вот к человеку, извиниться.
— Это я виноват, — сказал Лузгин.
— Ну и правильно.
— Помирились, значит, — резюмировал старик.
— Парня можно понять.
— Парню, кстати, уже шестой десяток.
— Ну, вы тут сами разбирайтесь, — повел руками мастер Лыткин. — Так в понедельник я заеду за тобой?
— Заезжай, — сказал старик, — хотя здесь рядом…
Проводив гостей, старик вернулся. Лузгин успел допить остаток пива и отодвинул кружку подальше от себя. Хотелось есть и закурить. Старик уселся, расставив локти, и стал изучать ноготь большого пальца на правой руке, глядя на него поверх очков.
— Что у вас там за проблема? — вежливо спросил Лузгин.
— Проблема? — Старик поднял брови, не прерывая своего занятия. — У нас проблем нет. Представь себе: все есть, а проблем нет. Обидно даже. Есть хочешь?
— …Попозже, — ответил Лузгин, из приличия выдержав паузу. — Тамара встала?
— Тамары нет.
— Как это нет? Ушла куда-то?
— Тамара живет у сестры.
— Вот как, — вздохнул Лузгин. — А вы, здесь, значит, вдвоем.
— Вдвоем, — согласился старик. — Тамара придет к десяти.
Лузгин глянул на часы, стучавшие над дверью: полдевятого. Нет, полтора часа он мучиться не станет.
— Что вы такое пьете, Иван Степанович?
— Да уж не пиво. — Тесть снял очки, сложил их и сунул в нагрудный карман рубашки. Лузгин отметил, что очки его молодят. — Я слышал то, что ты рассказывал. Не извиняюсь — здесь акустика такая. Как я понял, дела твои плохи.
— Ну, это мне решать, — сказал Лузгин.
— Тогда зачем явился? Сиди, я не закончил… В Тюмень тебе возвращаться не надо — ни смысла нет, ни повода. Вот деньги, — тесть достал из брючного кармана перетянутую крест-накрест широкими бумажными лентами пачку, — пойдешь с Тамарой и оденешься прилично. Руками не маши, не мальчик, должен понимать… Жить будешь у меня, потом придумаем… Я найду тебе работу.
— Работу? — Лузгин похмыкал через нос. — Колотить ковры, за водкой бегать?
— Не забыл, — сказал старик. — Ладно, сам попробуй. Даю тебе два дня. Не устроишься — скажешь. Я в этом городе еще могу кое-чего. Побреешься моим станком, сегодня же купишь себе. Курить будешь на лестнице или в нижнем туалете, мы им не пользуемся. А вообще — бросай, гнилое дело. Пьешь, как вижу?
— Пью, — сказал Лузгин. — И даже ем.
— Не паясничай. И деньги со стола убери, сейчас Нина придет. И вообще, тут это… — тесть брезгливо потряс пальцами у бутылок, — наведи порядок. Посторонних в дом водить не будешь.
— Хозяин — барин.
— Не груби.
Лузгин очень хотел рассердиться на вредного старика, но у него никак не получалось. Тесть всю жизнь был таким, всю жизнь командовал людьми — по должностям и просто по характеру.
— Я смотрю, вы с Лыткиным по-прежнему в друзьях, — полу-вопросом сменил тему Лузгин. — Он не обиделся, что вы его уволили?
— Обиделся. Лет десять не ходил. Гадости про меня рассказывал.
— Вот как? А что же нынче?
