Но это было давно, еще в институте, когда потрясающий, невероятный Арсений Николаевич Сперанский читал им лекции. Потом она училась у него в аспирантуре, потом, когда начала работать в музее, они не прекращали своего плодотворного сотрудничества, как он говорил опять-таки с улыбкой.
Она его любила много лет, но тайно, никогда в жизни она не позволила себе перейти границу дозволенного, всегда была исключительно вежлива и приветлива.
Потому что он был женат. Жена его не понимала, но Ия никогда даже в разговоре с мамой не касалась этой темы. Поэтому она ни разу за все эти годы не сделала попытки пококетничать с ним. Мама всегда говорила, что кокетничать Ия не умеет, это не ее стиль, а говорить прямо о своих чувствах не стоит и пытаться, этим только поставишь в неловкое положение его и себя. Мама единственная знала о ее чувствах.
«Не вздумай проболтаться подружкам, – говорила мама, – ты ей раскроешь душу, она, глядя тебе в глаза, поклянется самой страшной клятвой, что никогда и никому ничего не расскажет, и через два дня об этом будет знать весь институт. Дойдет до него, тебе будет очень неудобно встречаться с ним. Я тебя хорошо знаю, ты будешь переживать, со стыда умрешь!»
Ия с мамой во всем соглашалась, мама и правда знала ее отлично. И всегда давала дельные советы, мама хорошо знала жизнь.
Мама посоветовала другой способ – действовать с помощью науки.
«Ты пойми, – говорила она, – его окружают красивые студентки и аспирантки. И сотрудницы постарше. Он – интересный, обаятельный человек, все они добиваются его внимания. На фоне этого цветника ты просто затеряешься. Так оно и есть, будем называть вещи своими именами. Стало быть, ты должна стать ему необходимой в другом. Ты – умница, и он это знает, не зря он выбрал тебя в помощницы. Ты – старательная и исполнительная, никогда его не подводила, пусть он знает, что сможет на тебя положиться. А самое главное – пусть он уверится, что ты – лучшая в своем деле, что он никем не сможет тебя заменить. И тогда – считай, что полдела сделано!»
Ия приняла мамины советы, тем более ей самой нравилось работать с Арсением Николаевичем. Она собирала материалы для его статей и даже для книги. Он был очень работящим – читал лекции, печатался в журналах, выпустил две монографии, на телевидении вел цикл передач, популяризируя историю искусств. Она гордилась, что в его успехе есть частичка и ее вложенного труда.
Потом как-то вышла его статья в соавторстве с одним молодым человеком. Ия очень удивилась, потому что работали над статьей только они с профессором, она подбирала материалы и даже писала кое-что, а он правил.
Она думала, что это какая-то ошибка и решила позвонить Арсению Николаевичу, не посоветовавшись с мамой. Он говорил с ней сдержанно, затем пригласил в кафе. В первый раз в жизни. По совету мамы она оделась как можно скромнее, чтобы опять-таки не ставить человека в неловкое положение. Он, дескать, подумает, что ты рассчитываешь на что-то личное, а у него и так к тебе трудный разговор.
Так и оказалось. Морщась и глядя в сторону, Арсений Николаевич сказал, что тот молодой историк – полностью блатной, сейчас метит на должность в Комитете по культуре, ему нужны публикации для диссертации, его начальники просто выкрутили ему, профессору, руки, и если бы он отказался, то закрыли бы его передачу на телевидении и вообще, перекрыли бы ему кислород. Ия тогда прониклась к нему жалостью, на том и простились.
Он позвонил через месяц и взмолился о помощи – дескать, полный цейтнот, статью ждут уже через неделю, а у него и не начато. Ия с радостью согласилась ему помочь.
Потом они стали общаться по электронной почте. Ия просто посылала ему материалы, а он в ответ – свои замечания. И снова статья вышла в соавторстве. Но не с ней.
И вот сегодня она приезжала к нему домой, Арсений Николаевич сказал, что ему заказали цикл передач по центральному каналу, и нужно предоставить хотя бы синопсис сценария, а у него, как обычно, полный завал с работой, так что не могла бы Ия помочь…
Разумеется, она согласилась. У нее самой было полно работы в музее, да еще она писала свою книгу, о которой не говорила никому, даже маме. То есть не писала, а только собиралась, подбирала пока материалы. За долгие годы сотрудничества с профессором Сперанским она хорошо научилась это делать.
Он выглядел прекрасно – загорелый, с белозубой улыбкой. Интересный мужчина, с пышными седоватыми волосами, голос глубокий, звучный, прекрасно смотрится на экране. Наметок у него не было почти никаких, только название цикла и темы каждой передачи. Увидев ее нахмуренное лицо, он заторопился, сказал, что для него это очень важно, и помочь ему выпутаться из трудного положения может только она, Ия, на нее он может положиться.
Тут появилась его жена и предложила чаю. Жена была достаточно любезна, но Ия отказалась, отговорившись занятостью.
Провожая ее, профессор взял ее руку и прижал к сердцу, повторяя, что будет очень, просто очень благодарен. Послышался ей за дверью сдержанный смешок его жены или нет? Наверно, показалось, нельзя быть такой мнительной.
Поезд снова качнуло, но сейчас Ия вовремя уцепилась за ручку, так что только коснулась плечом соседки справа. Эта была совсем не такой, как хамская девица с разноцветными волосами – одета дорого и со вкусом, пахло от нее французскими духами, а не потом и ношеной одеждой, как от соседки слева. Женщина ничего не сказала, однако нахмурилась. Ия предпочла не принимать это на свой счет.
Инна с трудом вывернула руку, чтобы взглянуть на часы.
До встречи оставалось тридцать пять минут. Еще можно успеть.
Рядом с ней стояла ужасная девица – волосы взлохмаченные, прокрашенные разноцветными перьями, давно не мытые… брр! Вот для чего нужна машина – чтобы не сталкиваться с такими особами, не стоять рядом. Противно, а куда денешься в метро?
Но что делать – ее машина, как назло, заглохла. Заглохла в самый неподходящий момент.
Это была последняя капля, переполнившая чашу Инниного терпения. Сегодня вообще ужасный день. Как не задался с утра – так и пошло…
Сначала какой-то козел задел ее на парковке. Сперва Инна ничего не заметила, только услышала странный звук, но не придала ему значения, а когда вышла из машины – увидела глубокую царапину на левом крыле. А тот козел уже уехал.
Пока Инна разглядывала царапину, пока ругалась с охранником, она опоздала. Из-за пробок и так приехала на пределе, а тут потратила еще несколько минут. Самое же обидное – как раз сегодня Кочетов пришел раньше обычного и не преминул все ей высказать.
Демонстративно взглянул на настенные часы и спросил:
– Инна Михайловна, вас повысили?
Она была еще раздражена и не врубилась в его иронию, переспросила:
– Повысили? Да нет как будто. А почему вы решили?
– Потому что вы не считаете необходимым соблюдать трудовую дисциплину.
– Но, Глеб Сергеевич, только пять минут…
