20 октября. Атакованы в гамаках крошечными мошками не больше 1/10 дюйма в длину; москитные сетки не защищают; мошки кусают всю ночь, не давая спать.
21 октября. Еще одна бессонная ночь из-за комаров-кровососов.
22 октября. Мое тело – сплошь волдыри от укусов насекомых, запястья и кисти рук распухли от укусов крошечных комаров. 2 ночи почти без сна – просто ужасно… Дождь весь день, весь вечер и почти всю ночь. Мои башмаки как промокли с самого начала, так и не высыхали… Самые жуткие клещи за все время.
23 октября. Чудовищная ночь с самыми мерзкими кусачими комарами; даже дым не помогает.
24 октября. Серьезно болен из-за этих насекомых. Запястья и кисти рук распухли. Мажем конечности йодом.
25 октября. Поднялись, чтобы обнаружить термитов, заполнивших все, что лежит на земле… Кровососущие комары по-прежнему с нами.
30 октября. Пчелы, летящие на запах пота, комары и полворины (кровососущие комары) ужасны.
2 ноября. В правом глазу у меня все ужасно мутится из-за комаров.
3 ноября. Пчелы и комары чудовищнее, чем прежде; воистину, «нет мира уставшим»
[21].
5 ноября. Мое первое столкновение с пчелами, пожирающими живую плоть и падаль. Тучи кусачих комаров, такого мы еще не видели, они делают пищу невозможной для еды, наполняя ее своими омерзительными телами, брюшко у каждого красное, разбухшее от нашей крови, это отвратительно.
Через полгода после начала экспедиции большинство ее участников, в том числе и Чиверс, страдали от лихорадки. Их мучила ненасытная жажда, раскалывающие череп головные боли и неудержимая дрожь. Мышцы у них дрожали так сильно, что мешали ходить. Почти все они заразились желтой лихорадкой или малярией. При желтой лихорадке больше всего опасались, когда больной начинал выплевывать пригоршни крови (так называемая черная рвота): это означало, что смерть близка. В случае же малярии (которой, по некоторым оценкам, были в то время заражены свыше восьмидесяти процентов работавших в бассейне Амазонки) у больного иногда начинались галлюцинации, после чего он мог впасть в состояние комы и умереть. Однажды Фосетт плыл на лодке, четверо из пассажиров которой заболели и вскоре умерли. Взяв весла, он помог вырыть им могилы на берегу. Единственным надгробным памятником им, по словам Фосетта, стали «две ветки, сложенные крест-накрест и перевязанные травой».
Однажды утром Фосетт заметил цепочку каких-то отпечатков на илистом берегу. Он наклонился, чтобы осмотреть их. Это были следы человека. Фосетт обыскал близлежащий лес и обнаружил сломанные ветви и примятые листья. Их выслеживали индейцы.
Фосетту говорили, что по берегам реки Абунан обитают индейцы пакагуара, которые, по слухам, похищают всех проходящих чужаков и уносят их в глубину леса. О двух других племенах (паринтинин, жившем севернее, и каничана, обитавшем на южных равнинах Можо) поговаривали, что они – людоеды. Один миссионер в 1781 году писал: «Когда [каничана] ловят пленников во время своих войн, они либо вечно держат их в рабстве, либо жарят их, дабы пожрать на своих пирах. Из черепов убитых они делают чаши для питья». Хотя западные люди были в свое время чересчур увлечены самой идеей людоедства (Ричард Бёртон
[22] вместе с некоторыми друзьями даже устраивал регулярные вечеринки – «Клуб каннибалов») и часто преувеличивали его масштабы, стремясь оправдать завоевание аборигенов, нет никаких сомнений, что некоторые амазонские племена его практиковали, будь то в ритуальных целях или из мести. Гуаяки, практиковавшие ритуальный каннибализм по отношению к умершим соплеменникам, четвертовали тела покойников бамбуковым ножом, отсекая голову и конечности от туловища. «Голову и кишки готовят по иному «рецепту», нежели мышечные ткани или внутренние органы, – объяснял антрополог Пьер Кластр, который в начале 1960-х некоторое время изучал это племя. – Голову сначала тщательно бреют… затем варят в глиняных горшках, точно так же, как и кишки. Что касается годных в пишу мышц и внутренних органов, то их помещают на большую деревянную жаровню, под которой разведен огонь… Мясо медленно поджаривается, и жар вытапливает жир, который постепенно собирают с помощью кото [щетки]. Когда мясо считается готовым, его делят между всеми присутствующими. То, что не съедается на месте, оставляют в корзинах у женщин и используют в пищу на следующий день. Что касается костей, то их разламывают и высасывают из них мозг, до которого особенно лакомы женщины». Из-за пристрастия гуаяки к человеческой плоти сами они именуют себя «аче кирава» – «гуаяки, поедатели человечьего жира».
Фосетт изучал окружающий лес, высматривая индейских воинов. Амазонские племена умели выслеживать и преследовать врагов. Некоторые любили заранее оповестить о нападении, но большинство предпочитало использовать лес в качестве дополнительного прикрытия. Они разрисовывали тела и лица черным древесным углем и красным соком ягод и фруктов. Их оружие – духовые трубки и луки – разило безмолвно, не давая жертве времени убежать. Были такие племена, из-за которых лес делался особенно опасным для Фосетта и его людей: эти индейцы смазывали концы стрел смертоносным ядом пресноводных скатов и лягушек-древолазов или же использовали кусачих муравьев-солдат, чтобы залечить свои ранения во время битвы. Напротив, у Фосетта и его отряда не было никакого опыта жизни в джунглях. Они были, как признался Костин во время своего первого путешествия, «желторотыми новичками». Большинство – больны, истощены и голодны: идеальная добыча.
В эту ночь Фосетт и его люди находились в крайнем напряжении. Перед тем как тронуться в путь, Фосетт заставил каждого согласиться, казалось бы, с самоубийственным приказом: они не должны стрелять в индейцев ни при каких обстоятельствах. Когда в Королевском географическом обществе узнали о распоряжениях Фосетта, один из его членов, знакомый с особенностями региона, предупредил, что этот метод может «способствовать массовой расправе». Фосетт соглашался, что его подход, не опирающийся на насилие, сопряжен с «безумным риском». Однако он заявлял, что выбор такого метода продиктован не только соображениями нравственности: для небольшого отряда, который туземцы легко могут одолеть благодаря численному перевесу, это единственный способ продемонстрировать свои дружественные намерения.
И вот – потрескивал костерок, все лежали в гамаках и вслушивались в неумолкающий шум леса. Путешественники пытались распознать каждый звук: вот орех упал в реку, вот трутся друг о друга сучья деревьев, вот зудят москиты, вот ревет ягуар. Вдруг им показалось, что в джунглях все замолкло, и тут темноту прорезал какой-то скрип. Сами они не могли никого разглядеть, но знали, что их могут увидеть. «Очень неприятно все время знать, что за каждым твоим движением наблюдают, и почти совсем не видеть тех, кто за тобою следит», – писал Фосетт.
В один из таких дней лодки достигли череды порогов, лоцман вышел на берег и отправился вглубь леса, чтобы найти, где их можно обогнуть. Прошло уже много времени, но от него не было ни слуху ни духу, так что Фосетт вместе с несколькими своими людьми отправился на поиски. Они прорубались сквозь джунгли на протяжении полумили – и вдруг набрели на тело лоцмана, пронзенное сорока двумя стрелами.
