– Так холодно, – прошептала Женька, – так страшно.
Я отвернулся, чтобы выключить воду, а когда повернулся обратно, она обхватила ладонью мой затылок и быстро поцеловала в губы. Я не отстранился. Долго-долго я смотрел в ее желтые глаза, затем поцеловал в ответ.
В глубине шевельнулась мысль – возможно, хитрая девчонка выдумала страшный сон, чтобы был повод залезть ко мне в душ.
Как тебе не стыдно так думать о ней…
Я стянул с Женьки промокшую насквозь маечку и на руках отнес девушку в комнату.
Через час или два мы задремали в объятиях друг друга, и сквозь сон мне слышался ласковый шепот Женьки, похожий на журчание ручья. Сомнения и страхи последних дней отступили, забылись, я чувствовал себя приятно опустошенным и спокойным, как медведь в засыпанной снегом берлоге.
Проснулся я от ощущения взгляда.
Женька лежала рядом со мной поверх одеяла, в полоске оранжевого рассветного солнца, пробившейся сквозь плотные шторы. Из одежды на ней был только янтарный амулет. Ее маленькие задорные грудки покачивались прямо напротив моих глаз, вновь пробуждая желание.
– Доброе утро, – улыбнулась она, – после доброй ночи.
Некстати вспомнилась Нелли – всегда слегка холодная, погруженная в свои мысли голубоглазая принцесса из скандинавской сказки. Врожденная аристократичность в каждом движении и даже повороте головы, глубокий музыкальный голос. И вот Женька – ее противоположность: яркая, подвижная, огненная. С исцарапанными коленками и легкой хрипотцой.
– У тебя конопушки везде, – усмехнулся я в ответ, – на плечах, на спине… даже на попе.
– Все они твои навсегда, Котя, – тихо сказала она, – все до единой. Даже те, что на попе.
Желтые, как дикий мед, глаза не отрывались от моего лица. Рысь ждала, каким будет ответ.
– Навсегда – это очень долго, – сказал я, – ты уверена?
– Внутри я не такая, какой кажусь. Скиф хочет, чтобы я стала грозной ночной хищницей. А я мечтаю о том, чего была всегда лишена. Об уютном теплом доме. О верной любви.
– Хочешь обмануть свою природу, волшебница-перевертыш?
– Матвей, я буду только рада, если рысь однажды уйдет навсегда. Скажи слово – и она уйдет сегодня.
Я сел на кровати, посмотрел на пистолеты на тумбочке у изголовья, на мерно тикающий будильник.
Как же получилось, что все так быстро и далеко зашло? Что мне делать теперь? Мы, Светлые, плохо умеем лгать – и особенно трудно лгать друг другу.
Женя скользнула ко мне, прижалась, ласково обняла за плечи:
– Я дура, скажи? Мы с тобой на задании, а я со своими чувствами…
– Ты не дура. Ты совершенство и мечта любого мужчины.
– Не смейся надо мной… я сейчас заплачу, ты что, не видишь?
Разве ты не любишь ее, спросил я себя. Как можно не любить ее? Конечно, люблю. Как боевую подругу. Но Нелли…
Нелли сейчас далеко. А Женька рядом с тобой, ждет ответа.
Ее желтые глаза стали мокрыми, губы задрожали, и тогда я прошептал:
– Почему бы нет?
Мы занялись любовью снова.
А потом глубоко на дне моей души зародилась пустота.
* * *
Машина пронеслась через еще спящий город, взлетела на высокий мост над Окой – и встающее над лесом солнце ударило в глаза. Ветер врывался в открытое окно, и Женька смеялась, наслаждаясь скоростью. Несколько минут назад, одеваясь, я случайно увидел, как она торжествующе вскинула руки перед зеркалом в душевой и шепотом воскликнула: «Йес!» Я же не чувствовал ни радости, ни сожаления, ни грусти. Я прислушивался к медленно расползающейся внизу живота пустоте.
Сквозь шорох помех автомобильного радио пробилась музыка:
Сколько лет прошло – все о том же гудят провода,
Все того же ждут самолеты.
Девочка с глазами из самого синего льда
Тает под огнем пулемета.
Должен же растаять хоть кто-то,
Скоро рассвет, выхода нет, ключ поверни и полетели.
Нужно писать в чью-то тетрадь
Кровью. Как в метрополитене —
Выхода нет.
Выхода нет…
Где-то мы расстались – не помню, в каких городах,
Словно это было в похмелье.
Через мои песни идут и идут поезда,
Исчезая в темном тоннеле.
Лишь бы мы проснулись в одной постели —
Скоро рассвет, выхода нет, ключ поверни и полетели.
Нужно писать в чью-то тетрадь
Кровью. Как в метрополитене —
Выхода нет.
От Мурома до Туркушей – девяносто с лишним километров, да еще сколько-то через лес до точки, куда был проложен портал Завулона. Я нашарил в «бардачке» подаренный Байтом чудо-телефон с навигационной картой и отдал его подпевающей Женьке:
– Построй маршрут до портала, пожалуйста.
Мелькнула и исчезла покрытая рябью лента реки. Словно на крыльях с безмятежного неба мы стремительно пикировали вниз, вниз, вниз – к раскинувшемуся до горизонта синему сосновому морю. Там, в сырой тишине подлеска, есть места, куда никогда не заглядывает солнце.
Двигатель «альпина» взревел – на пустой и прямой, как палка, дороге мы делали почти двести километров в час.
– Странно, – пробормотала моя напарница, – очень странно.
Я включил автопилот и взял телефон из ее рук. На дисплее наш маршрут был обозначен как мерцающая зеленая линия. До поселка Туркуши она оставалась четкой – но потом зеленая змейка словно взбесилась. Она закладывала прямо через лес немыслимые петли, извивалась на экране, как от ударов током.
– Выключи, – сказал я, – взорвется еще. Доберемся по старинке, на ощупь.
Туркуши представляли собой длинные ряды одноэтажных домиков, растянувшихся вдоль шоссе. Мы свернули на грунтовую дорогу, оставляя поселок слева. Скорость сразу резко упала. Колеса машины с хлюпаньем проваливались в заполненные вчерашним дождем ямы.
Две маленькие девочки в теплых зимних куртках и огромных сапогах гнали через поле худую пегую корову.
– Девчата, – позвал я, опустив стекло, – куда ведет эта дорога?
Девочки замерли и с раскрытыми ртами смотрели на нашу иномарку. Близняшки – одинаковые, как две половинки одного целого. Наверное, приняли нас за инопланетян.
Корова, оставшись без присмотра, опустила голову и принялась меланхолично жевать траву.
– Девчонки, что с вами?
– Ничего, – тоненько сказала одна.
– Ничего, – подтвердила вторая.
– Куда мы доедем по этой дороге?
Первая шмыгнула носом:
– В лес доедете.
