– Ты ничего не увидишь здесь, потому что ты – Светлый, – сказал я вслух и невольно вжал голову в плечи. Детский звук собственного голоса показался мне жалким, испуганным.
Я открыл глаза.
Проваливай отсюда, как бы говорила мне проржавевшая, покосившаяся судейская вышка вдали.
Проваливай, Светлый мальчишка, – поддержали ее трибуны.
Я бросил в костер салфетку, в которую был завернут бутерброд. Она медленно, словно нехотя, почернела и окуталась огненной бахромой.
Какой-то звук раздался у меня за спиной – и я резко повернулся.
Ничего…
Просто ветер, играющий в футбол комком старой газеты.
Уезжай домой, сказал ветер. Тебе здесь не рады, Светлый. Катись с моего поля – от греха подальше.
Ледяной палец страха пополз вдоль моей спины, пересчитывая позвонки.
Я вскочил, затоптал огонь и быстро пошел прочь – обратно на площадь, обратно к ямам в асфальте, обратно к разбитой гипсовой мечте пионера.
– Я не Светлый, – пробормотал я призракам на трибунах, – честное слово, я свой.
«Ха-ха-ха-ха», – грянули невидимые зрители.
«Ка-тись, ка-тись» – принялись скандировать на трибунах слева и тут же подхватили на трибунах справа.
– Я Темный, – сказал я замершим вдоль дорожки елям, пустым окнам столовой и свинцовому небу, – ну правда же.
Ты должен был стать Темным, – сказала мне Таня в тот далекий день, – только Темным, и никак иначе. Но я сумела все изменить.
Нельзя повернуть время вспять. Нельзя обмануть Изначальные Силы. Я слышал об Иных, которые поменяли сторону, но для это– го требовалось время и по-настоящему сильное моральное потрясение.
Но образы прошлого можно вернуть, пусть ненадолго.
«Ка-тись! Ка-тись!»
Я закрыл глаза и сосредоточился, вспоминая тоскливое, опаленное солнцем лето девяностого года.
Не получалось. Слишком живы были образы настоящего. Слишком ярко горел в душе Свет.
Я упал горячим лицом в мокрую траву.
Ничего нет, шептал я в пустоту, ничего нет – и не было. Только я один, в тишине и безмолвии времени. Я один в этом мире, один в этом космосе.
Не было всех этих лет, не было Тани, Скифа, Нелли, Дозоров. Ничего, кроме пустоты. Пустоты и темноты…
И крошечный лепесток Тьмы беззвучно затрепетал в моей груди.
Пораженно затихли трибуны. Смолк ветер. Замерла листва на деревьях.
Я – Темный. Видите? Темный!
Тяжело дыша, я огляделся. Я не узнавал этого места. Похоже, в бессознательном состоянии я ушел далеко от поляны, где меня настигло откровение. Обглоданные временем трибуны стадиона с трудом угадывались в сером тумане вдалеке.
Мне удалось выдать себя за Темного. Пусть это только воскрешенный слепок моей ауры восьмилетней давности – но теперь я здесь свой. Так почему же я по-прежнему не вижу никаких следов тайного лагеря?
Туда должен быть какой-нибудь скрытый вход. Ищи его. Ты по-прежнему в нашем мире.
Около пустого и мрачного спального корпуса я увидел высокий дуб. Трепещущий лепесток Тьмы в моей груди вдруг наклонился и указал на него – будто его затягивало туда ветром. Здесь.
Я вплотную подошел к дубу и опустился на корточки. Под его огромными изогнутыми корнями темнела большая нора. Лепесток Тьмы указывал туда. Сквозь Сумрак в норе виднелась только клубящаяся серая мгла. Сюда, скорей, смелей – словно кто-то невидимый и веселый нашептывал мне на ухо.
Я закрыл глаза и нырнул в нору, как в ледяной омут.
– Это мертвяк, – сказал голос над моей головой.
Я разлепил веки. В траве надо мной стояли трое мальчишек с синими повязками на рукавах.
– Чего ты тут разлегся? – спросил один из них. – Где твоя повязка?
Его лицо показалось мне знакомым.
– Я… не помню, – прошептал я, поднимаясь. Ноги еще дрожали после головокружительного путешествия сквозь пустоту.
– Ты что, по балде стукнутый? – засмеялся другой.
Здесь было гораздо теплее – почти как летом. Сквозь пелену облаков пробивались бледные солнечные лучи, расцвечивали в изумрудно-зеленый цвет листья дуба в вышине. В подстриженной траве негромко стрекотали кузнечики.
– Я… потерял свою повязку.
– Говорю же – мертвяк, – снова сказал первый, – не важно, сорвали с тебя повязку или сам посеял – ты труп!
Игра, понял я.
– Иди на базу, – легонько стукнул меня в грудь кулаком парнишка, – ты свое отыграл уже.
Меня словно обожгло – Артем! Это же он!
А трое ребят уже побежали мимо спального корпуса к березовой роще. Вскоре оттуда раздались их веселые голоса. Я побежал следом за ними, стараясь держаться в отдалении.
Правила игры я понял быстро. Синие и белые повязки старались взять в плен друг друга или по крайней мере сорвать с рукава цветовой символ врага – отобранная повязка давала меньше очков, чем пленник. Игра оказалась весьма увлекательной, я даже пожалел, что не могу в ней участвовать. «Синие», разбившись на тройки и четверки, одерживали верх над «белыми» – те сопротивлялись хаотично, часто поодиночке. На поляне перед столовой находилась «база», где под присмотром вожатого уже сидело множество грустных пленных, в основном «белых».
Я сел на лавочке в стороне от этой веселой суеты и принялся наблюдать. Вожатый, Темный пятого уровня, деловито раздавал указания. Я осторожно сканировал ауры ребят – вожатый был единственным Иным в этой гомонящей, многоголовой толпе.
Здание столовой, которая еще недавно казалась декорацией к фильму о конце света, теперь было нарядным и недавно окрашенным. Асфальтовые дорожки – ровные и чистые. На месте разбитого памятника пионеру – вымощенная гранитной плиткой площадка. Я попытался вспомнить что-нибудь о подобном волшебстве, но память моя молчала. Лагерь скрыли искуснейшим образом, оставив убогую обманку для местных. Думаю, Темные пользовались каким-то другим способом доставлять сюда людей, скорее всего скрытым порталом, чтобы дети ничего не почувствовали.
Детишки Темных со всей страны. Да, Иным невозможно стать по наследству. Но кому-то все равно хочется, чтобы отпрыски «жрецов ночи» держались вместе.
– Привет. Ты чего здесь один загораешь?
Я вздрогнул. Пока я рассматривал ребятню, вожатый неслышно подошел ко мне.
– Я в «белой» команде… где-то посеял повязку… простите.
Вожатый молча, без улыбки смотрел на меня сверху вниз:
– Я тебя не помню. Ты новенький?
– Я здесь уже неделю, – подумав, ответил я.
– Ах, неделю. – Он прищурился. – Что ж, будем знакомы. Меня зовут Михаил.
