– Ну и проваливай, курица! – закричал Бычара во всю хриплую мощь своих прокуренных восемнадцатилетних легких. Тут же ужаснулся сказанному и бросился в толпу. – Прости меня, Спичка… Я дурак…
Но девушки уже след простыл. В этот пасмурный, но сухой апрельский денек на стене Цоя собралось немало ребят в черной, местами рваной одежде, украшенной булавками и значками с портретами рок-звезд. Над головами облаком повис дым дешевых сигарет. Никому не было дела до худого невысокого парня с серыми выпученными глазами и неаккуратно выбритыми висками, стоящего посреди улицы в грязной майке с надписью «Dead Kennedys». За свое хлипкое телосложение Бычара и получил такое ироничное прозвище.
– Пацаны, не видали Спичку? – вопрошал он знакомых и незнакомых панков, алисоманов, киноманов, металлюг, битников, хиппанов и гранджеров.
Наверное, убежала домой. Обиделась. Ты же сам и обидел ее, козел. Никогда она не будет твоей.
Бычара трясущейся рукой вставил в рот сигарету, с трудом прикурил. Едкий дым драл горло.
Несколько недель он жил между раем и адом. Он еще в день знакомства поклялся Спичке в вечной любви и ежедневно приходил тусовать на Стену – только ради нее. Полюбил британский панк ради нее, хотя до этого слушал только русские команды. Он таскал мелочь и покупал Спичке и ее крашенным в невероятные цвета подружайкам «Арбатское» в зеленых бутылках. Он не спал ночами, думая о ней. И что в ответ? Надменная девчонка долго не говорила ему ни да, ни нет, и вот сегодня…
Прямо на асфальте у стены Цоя сидел парень в очках и с длиннейшим, совершенно девичьим хаером. Он ритмично колотил по струнам расстроенной гитары, крича заунывно и с надрывом:
Ты умеешь плакать – ты скоро умрешь
Кто-то пишет на стенах – он скоро умрет
У нее есть глаза – она скоро умрет
Скоро станет легко – мы скоро умрем
Кто-то пишет на стенах – он скоро умрет
Пахнет летним дождем – кто-то только что умер
У них есть, что сказать – они скоро умрут
Кто-то тихо смеется – я скоро умру!..
[12]Да ведь я и в самом деле умру, с ужасом подумал Бычара. Как я буду без нее жить?
Он выплюнул под ноги окурок сигареты, сразу же закурил еще одну. Его трясло.
Могла бы спасти водка, но, как назло, не было ни копейки денег, и вокруг никто не наливал. Бычара еще постоял немного с глупым видом, слушая песни, и поплелся домой.
Дома было темно, холодно и тихо. Мать, конечно же, еще на работе. Сам Бычара после окончания школы так и не нашел работу, которая ему бы понравилась. Вся его жизнь в последние недели сконцентрировалась в миниатюрной девушке с капризным детским личиком, носившей в ухе английскую булавку в качестве серьги.
– Я мог бы умереть за тебя, – сказал он пустой комнате, – а ты…
От сиплого звука собственного голоса ему стало страшно. Бычара вышел на кухню и сунул нос в холодильник. На сковороде свернулись желтыми червячками вчерашние макароны. В морозилке белели обледенелые кости неизвестного происхождения (из чего только мать варит суп!). Есть не хотелось. Бычара распахнул шкаф и раскидал в стороны пачки с макаронами и гречкой. В глубине пряталась материна заначка на день рождения – початая бутылка «Вазисубани». Наплевав на грозящий скандал, парень залпом выпил содержимое бутылки, в три глубокие затяжки выкурил сигарету и вернулся в комнату.
По животу прокатилась горячая волна – но вопреки ожиданиям легче не стало. Стало хуже, черт возьми!
НИКОГДА ОНА НЕ БУДЕТ ТВОЕЙ.
Он в смятении обежал несколько раз комнату по кругу и упал на пыльный ковер.
Может быть, она уже дома?
Бычара подполз к старенькому телефонному аппарату, без особой надежды набрал номер Спички. Пластмассовый диск с рокотом крутился под его пальцами.
– Алло?
О, этот нежный, чуть хриплый голосок!
– Спиченька, – пробормотал Бычара, – пожалуйста, только не бросай трубку.
– Господи, это опять ты!
– Ну, послушай же…
Девушка вздохнула:
– Что ты можешь мне нового сказать? Я уже на стену Цоя из-за тебя боюсь приходить.
Обида и злость вцепились друг в друга и принялись, рыча, кататься внутри Бычары – но он нечеловеческим усилием удавил в себе позывы к грубости.
– Никто никогда не будет любить тебя так, как я. Хочешь – я вырву сердце из груди и пришлю тебе по почте? Хочешь – я сцежу всю кровь по капле за тебя?
– Пожалуйста, Быч, прекрати, – голос Спички задрожал, – ты меня пугаешь.
По крайней мере я тебе не безразличен, мысленно прорычал парень.
– Ну что мне еще сделать, чтобы ты поверила в мою любовь!
– Слушай, а не пошел бы ты на… со своей любовью. Задолбал!
Бычара в исступлении и ужасе посмотрел на черные отверстия динамика в трубке телефона, из которых вылетели эти слова.
– Я убью себя, Спича. И тогда ты пожалеешь. Тогда ты… тогда…
– Ничего ты не сделаешь. Я знаю тебя – ты нежный, как хлебный мякиш. Больше мне не звони! Чао!
В трубке раздались короткие гудки.
Минуту Бычара сидел на полу, окаменев от горя, затем дал волю ярости. Он схватил телефонный аппарат и с грохотом разбил его об стену.
Нежный, как хлебный мякиш!
Когда приступ бешенства прошел, Бычара собрал разбитый телефонный аппарат, послушал трубку (сигнала не было), вырвал провод из розетки и отнес кучу пластмассового хлама в мусорное ведро на кухне.
– Я не мякиш, – сквозь слезы прошептал он, – ты узнаешь… ты, коза крашеная…
Телефонный аппарат в мусорном ведре зазвонил. Бычара без особого удивления взял в руки треснувшую трубку.
– Да?
– Она пожалеет, не сомневайся, – сказал незнакомый мужской голос, – она всю жизнь будет тебя вспоминать.
– С чего ты взял? – разрыдался Бычара. Слезы лились, как в детстве, в три соленых ручья.
– О, это будет миг твоего торжества. Я помогу тебе.
– Но я… я уже ничего не увижу…
– Зато твоя жалкая похабная жизнь наполнится смыслом.
– Кто… кто это говорит?
– Подойди к двери и открой ее.
Несчастный влюбленный послушно выполнил приказание.
За порогом стоял рослый длинноволосый юноша в изящном костюме и вельветовом пальто. Он с ухмылкой смотрел на Бычару исподлобья – и тот подумал, что такой же иронично-пугающий взгляд был у чокнутого главного героя в видеофильме «Заводной апельсин». Чуть позади молодого человека, словно телохранитель, высился жилистый мужчина в кожанке. Его круглые рыбьи глаза оценивающе уставились на горло панка.
