Шесть выстрелов слились в один.
Оборотень взвыл, залаял по-щенячьи, завертелся в облаке пороховых газов и клочьев шерсти. Маленькая никелированная смерть застряла в дымящихся ранах. В выкаченных, налитых кровью глазах мелькнула обреченность, но зверь и не думал сдаваться. Смертельно раненный, он попытался достать мою ногу зубами, и я выстрелил еще дважды – в его черный вздыбленный загривок.
Мы вышли из Сумрака.
– Зря ты его, – расстроенно сказал Квинт, – нам нужна информация.
Иной в теле волка последний раз вздохнул и замер, вытянув массивные лапы. Из его пасти толчками била черная кровь.
В кустах у ворот зашуршало, и я пришел в себя:
– Еще один!
– Я за ним, займитесь домом! – Квинт бросился за ворота.
Я увлек Нелли на крыльцо. Ударом ноги, как на тренировке, девушка выбила входную дверь и, выставив вперед оружие, осторожно вошла в сени. Я перезарядил пистолет и последовал за ней. В прихожей было холодно и темно, под ногами перекатывались пустые бутылки. Я наступил на одну из них, чертыхнулся, проскользнул в кухню. Здесь на газовой плите шипела сгоревшая яичница. На столе стояла тарелка с нарезанным хлебом и салом; рядом – початая бутылка самогонки и два стакана. Значит, их было двое. Одного убил я, за вторым побежал Квинт. Выходит, оборотень сидел здесь в человеческом обличье, а когда услышал лай собаки – перекинулся в волка, чтобы с ней расправиться.
– Что это? – шепотом спросила Нелли.
Я убрал с плиты шкворчащую сковороду и выключил газ. Сразу стало так тихо, что я слышал, как шелестят усиками за печкой тараканы.
– Вот сейчас.
Едва слышный скребущий звук долетел из комнаты. Мы бросились туда.
Я пошарил ладонью по стене, нашел выключатель – под потолком вспыхнула одинокая лампочка.
Звук шел из угла комнаты. Мы раскидали наваленные коробки и пакеты с хламом и обнаружили в полу квадратную крышку с загнутым гвоздем вместо ручки.
– Чувствуешь? – спросил я Нелли.
Девушка кивнула.
Вход в подпол закрывала не только обитая линолеумом деревянная крышка, но и незнакомое заклинание. Кто-то еле слышно, как мышь, скребся внизу.
– Кто здесь? – спросил я, наклонившись над полом.
В ответ донеслось едва различимое мычание.
– Ночной Дозор! – крикнул я. – Отойдите от входа как можно дальше, вы слышите?
Ответа не было. Однако скребущие звуки стихли.
Я достал ониксовый амулет и ударил по входу в подпол «огненным вихрем». Крышку не сорвало – она просто исчезла вместе с запирающим заклятьем. Амулет опустел. Горящие щепки разлетелись по комнате, вспыхнули занавески из пыльного тюля – Нелли сорвала их и затоптала огонь.
– Свет, – попросил я, – мне нужно больше света.
Девушка щелкнула пальцами, и у нас над головами вспыхнул яркий белый «светлячок». В его мерцании мы увидели неглубокую (метра два) грязную яму, явно выкопанную наспех. Я зажал нос – такой оттуда исходил смрад.
На дне ямы лежал связанный по рукам и ногам Иной. Его рот был заклеен грязной серой лентой. На истончившемся бледном лице лихорадочно горели глаза в глубоких темных впадинах.
Я не сразу узнал в этом обтянутом кожей скелете Федора Ивановича Евстратова.
Увидев нас, он издал сдавленный возглас и потерял сознание.
* * *
29 апреля 1998, 15:44
30 часов до начала шоу
– Я не знаю, почему они выбрали меня. Мне никто ничего не потрудился объяснить. Они ворвались в мой офис, угрозами заставили составить некую бумагу, разрешающую деятельность Дневного Дозора в детском лагере, а после этого увезли сюда и держали в подвале. Изредка приносили хлеб и воду. Я не знаю, сколько прошло ночей и дней. Я уже потерял всякую надежду, когда… когда…
Евстратов замолчал, вытер влагу со щеки.
– Вы большой молодец, Федор Иванович, – с теплотой сказал Квинт, – если бы не ваши подсказки, никто бы вас никогда не нашел.
Евстратов промокнул глаза платком, запахнул на груди чистую белую рубаху. От него на всю кухню пахло шампунем и земляничным мылом.
– Как моя жена? – спросил он.
– Мы о ней позаботились, не волнуйтесь.
– Федор Иванович, поешьте еще, – с жалостью проговорила Нелли, придвигая к пожилому Иному тарелку ухи.
– Спасибо, дочка. Но скажите, вы… убили их?
– Оборотня пришлось убить, – ответил наш командир, – второй – мелкая сошка, сидит связанный в сенях. Еле догнал его.
– С ними был еще третий. Высокий, длинноволосый… крайне неприятный субъект.
Мы с Нелли переглянулись.
– Его здесь нет, – сказал я, – он вернулся в столицу. Интересно, почему они не убили вас? Обменять хотели?
– Только после первого мая, – тихо добавила Нелли, – после шоу.
Верно. После «Вальпургиевой ночи» все потеряет значение. Наш местный Дозор может завалить Инквизицию жалобами на похищение своего сотрудника – план Завулона, каким бы он ни был, уже осуществится.
– Что за шоу? – слабым голосом спросил Евстратов.
– Кот, приведи-ка сюда нашего друга.
Я приволок из сеней связанного Темного, снял с его головы капюшон, вынул изо рта кляп…
– Гуня!
Да, это был мой старый знакомец. В ту памятную январскую ночь он едва не поймал меня на платформе метро «Киевская». Его волосы отросли и завились, круглое лицо медвежонка вытянулось от стресса, на лбу дрожали крупные капли пота.
– Хочешь жить? – напрямик спросил Квинт.
Парень с ненавистью посмотрел на нас:
– За меня отомстят.
– О тебе все уже забыли. Твои хозяева думают только о завтрашнем шоу.
Гуня облизнул губы, перевел взгляд на Нелли, затем на сидящего за столом Евстратова:
– Сет найдет и убьет вас всех. До единого.
– Если б мог – давно бы убил, – ответил я, – он больше болтает, чем делает, твой Сет.
Гуня нервно хихикнул, но в этот момент Евстратов взял со стола нож и медленно, с искаженным лицом, пошел на него.
– Э-эй! – взвизгнул Темный. – Уберите его от меня!
– А ведь это мысль, – сказал Квинт, – можно просто отдать нахала в распоряжение его бывшего пленника, и пусть тот делает с ним, что захочет.
Он сделал знак Нелли, девушка взяла Федора Ивановича под руку, без труда отняла у него нож и вывела из кухни. Гуня побледнел.
– Зачем вы держали его в плену? – спросил я.
Темный Дозорный отвернулся и молча смотрел на обгорелые шторы в комнате. Квинт повторил мой вопрос, но реакция была такой же.
