Потом были похороны. Тяжелее всего пришлось на прощании с Женькой. Ее тело нашли в реке через несколько дней после Вальпургиевой ночи и опознали только по татуировке на плече: ангел, поражающий мечом дракона. У Женьки было множество друзей среди Иных и людей. Ее любили. Многие винили в ее смерти вашего покорного слугу, и Скифу так и не удалось до конца убедить меня, что они не правы. Стоя в плачущей толпе у ее закрытого гроба, я ловил на себе много тяжелых взглядов, но продержался до конца – пока деревянный ящик, обитый белым шелком, не опустили в яму и не забросали землей. И лишь потом ушел, поддерживаемый под руку Скифом. Объяснять кому-либо из Женькиных друзей, что произошло на самом деле, я не хотел, да и не имел права. Пусть от нашего Тайного Дозора почти ничего не осталось – мы по-прежнему хранили в секрете наши дела.
Меня перевезли из «Склифа» в больницу при Большом Дозоре на «Соколе», но вскоре отправили домой. Скиф ежедневно навещал меня. Он сидел недолго в кресле у изголовья, сухо пересказывал последние новости и затем возвращался к своим делам. В Большом Дозоре были в целом довольны результатом наших усилий. Но кровавые события тридцатого апреля и последующее исчезновение нашей сотрудницы с ценным артефактом сильно испортили картину. Тайного Дозора больше не было, и решение о судьбе этого проекта Гесер тоже пока не принимал – по крайней мере до окончания следствия. Скиф стал еще более мрачным и немногословным, чем до Вальпургиевой ночи.
Добавило негатива и сообщение о том, что Дориан остался жив. Предположительно, он как-то сумел освободить от пут единственную уцелевшую руку и добраться до лежавшего неподалеку тела Олега. В его кармане Темный маг нашел заряженный амулет и с его помощью смог выбраться из подвала. К счастью, Дориан не успел предупредить Дневной Дозор, что на шабаш сумели проникнуть двое врагов.
Все эти новости я выслушивал равнодушно, без эмоций. Внутри что-то перегорело после той ночи. Кладбищенский холод многих прощаний выстудил душу до самых глубин. Мною овладела апатия. Я мог часами сидеть у окна, глядя на ускользающую прочь жизнь. Вечерами я заставлял себя выходить на улицу и разрабатывать заживающие ноги. Спасибо нашим целителям – через несколько дней я уже мог ходить, опираясь на палку, но боль еще часто возвращалась. Я съездил к родителям на Коломенскую и не без труда убедил их, что с ногами все в порядке, просто разболелись суставы.
После визита к ним я вспомнил о Книжнике. Не могла же Нелли оставить дядю без всякого попечения? Я отправился в соседний дом и обнаружил выходящую из него похоронную процессию.
Следующую ночь я провел без сна, глядя на пляшущие на потолке тени. Я заставлял себя не думать о Нелли, но ее образ сразу же вставал перед моими глазами, как только я смыкал веки. Силы постепенно возвращались ко мне, и я время от времени мягко соскальзывал в Сумрак, прислушиваясь к его прохладной булькающей пустоте. Мне казалось – я слышу где-то далеко ее голос, приглушенный огромным расстоянием, словно шепот березовых листьев за окном. Но сразу же укорял себя за наивность. Нелли – умная женщина. Она знает, что сильные маги, приставленные Гесером, будут наблюдать за мной и сцапают ее сразу же, как только она попытается войти со мной в контакт, будь она даже на другом конце света.
Едва рассвело, я оделся, вызвал такси и снова поехал на Коломенскую. Поднявшись на этаж, где находилась квартира Нелли, я обнаружил деловитую суету. Магическая защита Книжника, конечно же, исчезла. Дверь в квартиру была открыта нараспашку, и коридор заливал электрический свет. Я увидел снующих грузчиков с коробками и мебелью в руках, а в прихожей моей подруги покачивалась с пятки на мысок кряжистая фигура дяди Кеши. Он рассматривал какой-то список, кивая своим мыслям.
– Что здесь происходит? – спросил я. – На каком основании?
– Вам-то что до этого, молодой человек? – спокойно ответил Иннокентий, не отрываясь от своих бумаг.
– Здесь жили мои друзья…
– И мои.
– Но Нелли может еще вернуться сюда!
Он покачал головой, пристально посмотрел на меня. Внезапно я понял: дядя Кеша неуловимо изменился. От него больше не пахло за версту паленой водкой. Жесткая поросль на сизых щеках была аккуратно подстрижена, да и сами щеки стали как будто светлее, чище. Дырявый свитер времен строительства БАМа сменил вполне приличный вельветовый пиджачок.
– Нелли сюда не вернется, – сказал он невозмутимо, – никогда.
Я протиснулся в квартиру мимо двух грузчиков, уносящих на лестницу шкаф, и дрожащей рукой взял алкоголика за отворот пиджака:
– Немедленно отдайте мне ключи от этой квартиры. И верните назад все вещи!
В глазах Иннокентия полыхнуло, но он сдержал себя.
– Раз уж вы были другом Нелли, к тому же сильно покалечились, я прощаю вам эту наглость. Вот, прочтите.
Я взял из его рук лист бумаги и без сил опустился на стул. Палка моя со стуком покатилась по паркету.
Это было завещание.
Книжник отписал квартиру и все домашнее имущество Гудкову Иннокентию Константиновичу, 1940 года рождения, паспортные данные такие-то, адрес Москва, улица Коломенская, дом пять, квартира…
– Не может быть, – прошептал я, – это незаконно. Он же не выходил из комы.
– Вот подпись нотариуса. А это – подпись Нелли Кравцовой. Она действовала от имени парализованного дяди. И квартиру, и все ценное имущество она когда-то приобрела на его имя.
Я бросил взгляд в комнату, где на обоях красовалось изумительное рукописное изображение горы Фудзи. Мне казалось, я еще слышу эхо нежного голоса Нелли, поющей песню Егора Летова под тихий перебор гитарных струн. Все это было так давно – и как будто вчера. На полу в картонной коробке лежали аккуратно уложенные книги.
Им же цены нет! Неужели все получит какой-то алкаш?!
– Нет, – сказал я, неловко вставая на ноги, – нет, нет, нет, я вам не позволю. Должно пройти время, могут появиться другие наследники, оспорить завещание.
– Никто не появится, – Иннокентий смотрел на меня с непонятной печалью, – я уже продал обе квартиры и уезжаю. Завтра меня не будет в городе.
Внезапно меня посетила мысль – настолько странная, что я почувствовал головокружение. Я редко видел раньше дядю Кешу, но все же сумел запомнить его… и сейчас, в беседе с этим человеком, одно ощущение не отпускало меня…
Это был не дядя Кеша. Не похож он на дядю Кешу. Ни по манерам, ни по речи. Даже вчера на кладбище, когда он выпрашивал у меня деньги, это была просто игра на публику. Он подходил убедиться, что узнал меня. Кого же этот человек тебе напомнил…
Книжник? Книжник в образе своего соседа? Но как такое возможно?
Меня зашатало. Я схватился за стену, чтобы не упасть. Мой собеседник поддержал меня под локоть и протянул палочку.
– Это скоро пройдет, Матвей, – сказал он бесцветным голосом, – у вас молодое и крепкое тело.
– Где… где она? – сиплым шепотом спросил я.
