Он тихонько вздохнул и подошел к кузнецу.
– Лис учится, – проворчал он. – И делает это быстрее, чем нам бы хотелось.
Перед ними, на бывшем предполье, лежал перевернутый таран. Четыре высокие, в двадцать футов, балки, связанные с одной стороны и расставленные с другой, словно скелет большого шатра. И свисающий под ними горизонтальный брус, окованный бронзой. Замковую стену этим было бы и не поцарапать, но в ту ночь не один борт треснул под ударами такого кулака. К тому же все вместе можно было переносить всего-то несколькими мужчинами: одни несли основу, а еще один – таран, и тот переставлялся в любой момент куда нужно.
– Следует копать ров поглубже. А колья втыкать на бо́льшую глубину, чтобы не смогли они так запросто к нам подойти. – Кузнец не отрывал взгляд от тарана. – Он не слишком устойчив: если забросить наверх петлю и потянуть посильнее – перевернется.
– Знаю. Глаза у меня тоже есть.
– Если бы не атаковали ночью с такой силой, Эмн, им бы не удалось.
Ему-то как раз утешение не было нужно.
– Они не захватили лагерь, – напомнил он мягко. – И не захватили бы его, даже не вернись наши колесницы.
– Знаю. Рогатая Городьба была хорошей идеей. А что сделаешь с этим?
«Это» было нечто вроде рампы, сбитой из досок длиной в тридцать футов и снабженной с одного конца железными когтями, которую кочевники в нескольких местах подтянули к линии обороны, забросили на борта и прошли по ней внутрь. Исключительно действенный метод – там, где се-кохландийцам удавалось подтянуть рампу, оставался фургон, наполненный трупами.
– Что-то да придумаю. Еж ведь тоже учится. Они больше не усыпят нашей бдительности.
Они замолчали на мгновение.
– Пленные говорят, что Аманев Красный и его сахрендеи уже отправились на север.
– Значит, будет приятно их повстречать. Надеюсь, что это мы доберемся до них первыми.
Да. Во всех лагерях возносили молитвы Лааль, чтобы именно их она оделила этой милостью.
– Хас говорил с Орнэ. Тот не кажется довольным.
– Самое время встать ему с постели. Его помощники не слишком-то пригодятся, когда появятся настоящие жереберы.
К ним приблизился гонец. Выпрямился по-меекхански и, не глядя Анд’эверсу в глаза, доложил:
– Северная стена готова. Лоб тоже. Южная упорядочивает строй.
– Пусть поспешат. Лагерь Ав’лерр не станет ждать.
– Слушаюсь.
Лагерь Ав’лерр должен был съезжать на возвышенность сразу после них. Планы в очередной раз изменились, пришлось отказываться от удержания плацдарма под рампой, а лагерям придется проходить через горы как можно быстрее и тотчас отправляться на восток. С другой стороны скальной стены росли под небеса кипы оставленных вещей, из родовых фургонов выбрасывали столетнюю мебель, фарфоровые сервизы, привезенные за чистое золото из удаленных на тысячи миль королевств, чугунные печи и изукрашенные кровати. Все, что отягощало лошадей. А всякий фургон, что не был нужен, оказывался на дне пропасти. Владычица Ветров и сами Олекады никогда не оказывались довольными уже принесенными жертвами из богатств Фургонщиков. Зато кочевники, если им улыбнется Майха, не получат из этого ничего.
Да… Планы изменились. Лагерь Нев’харр должен был идти вперед и отвлекать на себя все внимание. Лагерь Ав’лерр собирался присоединиться к нему через пару дней, но все это время они будут надеяться лишь на собственные силы. Если придут остальные Сыновья Войны, а одни лишь демоны Тьмы знают, где они нынче, то может быть весело.
– Что-то еще?
Гонец явственно смешался:
– Сар’вейро Белый спрашивает, что со скотиной.
Все утро они разговаривали об этом.
– Выбить. У него время до полудня. Потом пусть догоняет.
Да, выбить. Трофейный скот замедлял бы Бронированную Змею. Десять тысяч голов пойдут под нож, а стаи стервятников станут возносить благодарственные молитвы небу. Сар’вейро Белый командовал Волной, которая должна была стать арьергардом каравана, и уже с самого начала выпало ему скверное задание.
Молодой гонец выпрямился снова и, все так же избегая глядеть на кузнеца, потрусил обратно.
Все уже знали. Весть, что эн’лейд потерял младшую дочку, разнеслась по лагерю, от фургона к фургону, словно пожар. Ав’анахо, язык жестов, позволяет слухам кружить с устрашающей скоростью.
Тысячи Фургонщиков в эту ночь потеряли своих сынов, отцов и братьев, но в истории маленькой девочки, которая, бегая под градом стрел, доставляла припасы в опаснейшие из мест, было нечто, что с каждым мгновением обрастало легендой. Верданно всегда любили такие рассказы, а анахо’ла только того и ждал.
Однако рядом с Анд’эверсом все вели себя с тем полным смертельной серьезности признанием, которое обвисает на плечах человека, словно пропитанный кровью плащ.
Раздался звук рогов, объявляющих, что середина лагеря готова в путь. Пять тысяч фургонов, в том числе и тысяча боевых, встали в гигантский прямоугольник длиной в милю, а шириной в четверть. Самая большая Бронированная Змея в истории мира должна была вскоре отправиться в дорогу.
– Как далеко хочешь за сегодня дойти?
– До Калеро.
– Двадцать миль? Не далеко ли для первого дня? С детишками, которые никогда не ездили в настоящем караване?
– Это их караван, и им нужно научиться. А завтра сделаем двадцать пять и остановимся под Санавами. Я хочу въехать в холмы при свете, поскольку не желаю пробиваться сквозь них ночью с кочевниками на загривке, а послезавтра утром, самое позднее около полудня, оказаться над рекою. За Лассой будет полегче.
За Лассой. Семьдесят миль отсюда. В эту пору года она разливалась от таящих в горах снегов и напоминала большую серо-коричневую змею, лениво ползущую по возвышенности. Не было способа ее миновать, а ближайший брод, достаточно широкий, чтобы лагерь Нев’харр не завяз на нем на месяц, находился ровно посредине холмов Санавы.
И все полагали, что именно там воды Лассы сделаются красными. Потому что уж за пару-то дней кочевники успеют собраться.
– Что-то еще? – Кузнец внезапно развернулся и заглянул Эмн’клевесу в глаза. – Ты пришел по конкретному делу или всего лишь желая увидеть старого дурака, который не сумел присмотреть за собственной семьей?
Этот голос. Проржавевшее железо и выгоревшие угли. Ничего странного, что все ходят на цыпочках. Боутану вернул взгляд:
– Ты ошибался.
– Что?
– Насчет колесниц. Они справились и вернулись.
Кулаки затрещали.
– Она – не Волна колесниц… а я должен был…
– Нет! – оборвал Эмн’клевес кузнеца: коротко, резко, как вот уже годы никто не рисковал говорить с Анд’эверсом. – Не начинай плакать! Эн’лейд не имеет права это делать. Возможно, тебе придется во время марша оставить кого-то на верную смерть или послать Волну в самоубийственную атаку. Это твой груз и твоя роль. Ты должен иметь каменное сердце, или же я созову Совет Лагеря и отберу у тебя командование. Те, что остались, не должны цепляться за твои колеса.
