Лайва вздохнула, спрятала лицо в ладонях и зарыдала. Дагена поднялась и движением головы приказала им отойти в сторону.
Они встали в полном напряжения треугольнике. Лейтенант мерил ее таким взглядом, словно был убежден, будто та скрывает от него какие-то секреты, ключ к тому, чтобы покинуть эту страну. Однако он молчал.
Кайлеан тоже молчала, поскольку у Дагены было такое лицо, словно она именно сейчас вовсю сражалась с некими мыслями. Глядела невидящим взглядом в какую-то точку на земле и кусала губы.
– Есть такая магия… – начала она наконец, колеблясь. – Такие чары, бабка немного о них знает, сама же слышала от своей бабки, которая слышала от своей – и так далее… представляете подобные цепочки. Когда сосуд полон, то, если упадет в него одна капля, другая должна вытечь. У нас в племени говорили: «мех» и «вино» или «кубок» и «кровь». Никто не знает, откуда именно взялась пословица, полагали мы, что относится она к определенному равновесию и к тому, что чрезмерность – вредна. В любом случае в чарах этих речь идет о том, что если в одном месте появляется какое-то тело, то другое должно это место покинуть, меняются друг с другом… как, знаешь кто, Кайлеан.
– Знаю.
Офицер откашлялся.
– Я не знаю, но зато знаю, что некоторые чародеи умеют переноситься на большие расстояния – и никто оттуда не исчезает.
Черноволосая загадочно улыбнулась.
– Потому что они в одном и том же месте Всевещности. В том же самом царстве. Когда же переносишься дальше, должно быть равновесие. Тело за тело. Но должно быть согласие… Понимаешь, Кайлеан? Должно быть согласие обеих сторон. Он бы не сумел поменяться местами со львом, если бы лев этого не принял – как сумел. Но тело – ничто в сравнении с душой, это она якорит нас в мире. Полагаю, что удалось бы переместить тело, не меняясь им с другим, но душа… Бабка всегда говорила, что тело – как блоха, а дух – как скакун. Такая вот разница. Одно дело, когда мы умираем, тогда цепочка, цепь, что соединяет нас с миром, рвется, и душа может отправиться за Мрак, в Дом Сна. Но, чтобы перенести в другое место Всевещности некую душу в теле, необходимо заплатить смертью, забрать душу оттуда, вырвать ее из тела, что действует как… как «журавль» у колодца… одно идет вверх, второе – вниз, они меняются местами. Шесть лет назад вырвали души из двухсот семнадцати человек в том месте, куда попали они, беглецы из другого мира, иной реальности. Тот мор, что случился несколько лет назад… помнишь? В окрестностях замка тогда умерло больше людей, чем обычно. Был тогда обычный зимний грипп или иная болячка… люди погибали и так… но в один день умерли двести семнадцать человек, во многих городах, местечках и селах одновременно, а потому этого не заметили, мало кто обратил на это внимание. Была ранняя весна, дороги в Олекадах еще оставались непроходимыми, новости расходились с запозданием. Пока они добрались до графа, эпидемия уже угасла, да никто, полагаю, и не указывал точной даты тех смертей. Начиналась весна, пора выгонять овец на пастбища, пора орать и сеять. Мертвых похоронили, жизнь потекла дальше…
Кеннет тоже выглядел так, словно что-то укладывал у себя в голове.
– А они? Эти новые? Не знают языка, обычаев, они странно одеты… – спросил наконец он.
Дагена пожала плечами.
– Если бы некто появился так в Лифреве, мы бы посчитали его пришельцем из далеких стран, с которым приключилось несчастье. Может, напали на него бандиты, может, спутался разум у него в голове, может, коснулась его Владычица Судьбы? Так или иначе, но никто бы его не обидел. А как оно в горах?
Лейтенант кисло улыбнулся.
– Мы бы им занялись. Он бы получил еду и угол для ночлега. Гость, неважно насколько странный, – это святое.
– Вот именно, даже у аристократии. И якобы эта зараза убила несколько человек из ближайшей службы графа. Стало быть, некоторые из беглецов появились близко от замка. Чудная красавица со служанкой, говорящая на чужом языке, плачущая под воротами… Кто бы не впустил? Ну разве что красотка была грязной, мерзкой селянкой с кучей ребятишек, прилипших к юбкам. – Кайлеан тоже скривилась. – Приняли ее немного из милосердия, но, может, слегка из интереса, дали крышу над головой и позволили остаться. А служанка ее сплетала свои чары. В замке не было чародея или жреца – никого, кто сумел бы понять, что происходит. Через несколько дней все обитатели считали, что незнакомки должны остаться под их опекой, пока не обучатся языку и не смогут рассказать свою историю. Через месяц они сделались частью слуг, через полгода все забыли об их странном появлении и полагали, что приняли их на работу на место тех, кто умер.
– Частью слуг? Не невестой сына графа?
– Нет, – покачала головой Дагена. – Сколько ей тогда могло исполниться лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Аэрих тоже был слишком молод. Впрочем, как бы она притворилась настоящей графиней? Как обмануть соседей, дальних родственников, других аристократов? Тут все дворянство друг друга знает. Ее опекунше пришлось бы набрасывать чары на половину гор, даже боги такого не сумеют. Зато двумя служанками, которые приехали из другой провинции, никто бы не заинтересовался.
Лейтенант не выглядел убежденным.
– Но владелец земель должен был заметить, что внезапно появилось много людей. Двести голов из ниоткуда. Ты сама говорила, что граф был мелочен в этих делах.
– Поручное, – проворчала Кайлеан.
– Что?
– Поручное. Налог с каждой взрослой пары рук в доме. Платится со всех, кому исполнилось больше двенадцати. Не должно быть дармоедов, и каждому следует себя обеспечивать. Людям такой налог не по нраву, поскольку ежели есть у тебя в семье столетняя слепая бабка, то должен ты или платить за нее, или посылать в лес, к медведям и волкам. Впрочем, насколько я знаю жизнь, войты и старосты сел не всегда говорят правду управителям баронов. Если в малом селе появился не знающий языка бродяга, то необязательно рассказали о нем сразу же. Потому что поручное должно заплатить даже за кого-то, от кого нет ни малейшей пользы. Поэтому граф мог и не знать всего о своих землях и людях. Потом, через год-два, когда новые выучили язык и какое-то полезное ремесло, может, о них и начинали упоминать. Люди из других провинций тоже ищут своего счастья в Олекадах, никого там не удивляет появление какого-то парня или девушки, выдающей себя за служанку. А потом… начались убийства. Кто-то принялся охотиться на этих беглецов.
Кеннет поглядел на нее внимательно.
– Погибло или исчезло больше чем две сотни человек.
– В замке тоже не все были чужаками, а эти серые головорезы убивали кого попало. Стражников, слуг, лошадей. – Кайлеан почесала себе голову, закусила губу. – Полагаю, что если они встречали свою жертву в обществе других людей, то вырезали всех, кто попадался. Потому что любят, потому что для этого их создали, потому что им все равно: мужчина, беременная женщина, ребенок, конь, собака… Но убивают, только когда полагают, что люди эти как-то связаны с целью их охоты. Потому вырезали банды разбойников, что главарь их пустил к себе одного из новых, и потому в селе входили только в один дом, что кого-то из беглецов принимали в местную семью; или – убивали лишь одного купца на дороге, хотя в тот день проезжало их по ней несколько. Они знали. И все время приближались к замку, по спирали, все туже захлестывая петлю. Они искали. Наверняка умения ее служанки как-то да позволяли путать следы…
