Нур ругался так, что, казалось, и воздух густел.
– Где у него… должен иметь…
Смех сбоку заставил всех повернуться к Лайве. Девушка захлебывалась безумным хохотом – по щекам ее даже слезы текли.
– Что ты ищешь, солдат? Души у бездушного? Хочешь удержать нечто, чего он никогда не имел? Будь у него душа, не сумел бы он перейти на другую сторону! – Внезапно она крепко выругалась. – Не найдешь и следа от нее в том, кто рожден из вамийо.
Кеннет не отводил взгляда от младшего десятника. Нур еще дышал сквозь стиснутые зубы и ругался. Но наконец, после нескольких минут усилий он оторвал ладони от бледного тела, встал и с размаху пнул труп в бок.
– Где она, сукин ты сын! – заорал он. – Она не могла уже уйти!
– У него ее никогда не было. – Дагена стояла сбоку с лицом мрачным, словно обещание бури. – С самого рождения.
– Это невозможно!
– Правда? Ни у одного из них нет души. Это именно то странное чувство, которое я испытывала, когда с ними сражалась. Словно смотрела на людей, вырезанных из пергамента. Теперь я понимаю, отчего так.
– Это невозможно! – Нур, как видно, должен был выплеснуть на кого-то злость, а раз уж первой отозвалась Даг, то тем хуже для нее.
– Я тоже так думала. – Черноволосая чуть улыбнулась и встала, слегка расставив ноги и сложив руки на груди. – У тебя великий дар.
Десятник двинулся на нее, стискивая огромные кулаки.
– Нур!
Кеннет осадил его одним словом, хотя на миг казалось, что сержант оборвет цепь дисциплины и кинется на девушку.
– Все видели, что ты пытался сделать, Фенло.
Лейтенант двинулся вперед, указав взглядом Велергорфу и Андану на людей из пятой. Дисциплина дисциплиной, но несколько солдат выглядели так, словно готовы были поддержать Нура в возможной схватке.
– Ты хотел удержать его по эту сторону, удержать душу в теле. Это одно из величайших преступлений согласно Великому Кодексу. Души должны странствовать в Дом Сна свободно. Но тут Кодекс не действует, мы вне территории империи, а потому я не стану тебя в том обвинять. Что ты понял?
Десятник засопел, словно давился, но не пошевелился.
– Он, – указал Нур на труп, – не имел души. И следа. Даже… веревки, шнурка, что соединяет душу и тело – и который можно чувствовать еще долго после смерти. Был он словно пустая скорлупа…
– Зачем бы кому-то создавать таких… – Кеннету не хватило слов.
Ответила Дагена:
– Чтобы свободно странствовать между разными местами. Душа и тело цепляются за свои районы Всевещности, они соединены с ними предельно прочно. Сила, которая позволила бы переноситься им между разными царствами, пробиваться сквозь Мрак, – она непредставима. Но одна душа или пустое тело, скорлупа, оживленная интеллектом, она как одуванчик, легкий и невесомый. – Даг указала на Лайву. – Она и ее люди убили более двухсот человек, обменивая душу за душу, но это сложные чары, обращающие на себя внимание.
Аристократка снова захихикала так, что у всех по спинам побежали мурашки.
– Есть еще один способ… Один точный, новый… но он до меня дотронулся… вы видели… ранил… – Лайва повернула лицо, показывая щеку, на которой появился шрам не больше половины дюйма. – Должен был встать на колени и клясться мне, а он дотронулся… ранил меня… без… дозволения…
Говорила она все медленнее, будто слова были какими-то чуждыми конструктами, значение которых от нее ускользало. Кеннету надоело:
– Нур! Ты и пятая – ко мне. Поговорим. Остальным – встать вокруг и быть наготове.
Велергорф кашлянул и поднял руку, давая сигнал, что он хочет что-то сказать.
– Нет, десятник. Ты получил приказ. Исполнять!
Лейтенант отошел на несколько шагов, встал лицом к явно нервничающей десятке. Вернее, пятерке. Четверо солдат остались под земляными холмиками в горах. Повел взглядом по их лицам, и, что его несколько удивило, все они опустили глаза. Даже Фенло Нур.
– Ты что-то умеешь, десятник. Ты использовал это умение на своем предыдущем командире, том, который исчез. Я прав?
Все кивнули. Значит, он догадался верно, что вся десятка по уши влезла в это.
– Что именно ты умеешь?
Нур окинул его ледяным взглядом:
– Я умею призывать назад душу, которая только-только покинула тело. Я могу… Не знаю, как это сказать… Тело мертво, но оно может двигаться, говорить и действовать, потому что я делюсь с ним собственными силами. Это трудно… выматывающе. За те двенадцать дней я потерял тридцать фунтов.
– Двенадцать дней?
– Столько нам пришлось удерживать Аленфа на ногах, – вмешался Кахер Венк, самый молодой из солдат.
– Вашего исчезнувшего десятника, верно? Зачем?
Они молчали. Дело было таким, что и Крысиная Нора, и все жрецы, Ловцы и Инквизиторы всякого храма в Меекхане бросились бы на них, словно голодный медведь на дохлого лосося.
– Я напоминаю, мы вне империи. И что бы вы ни сказали здесь, не может быть повторено там. Но – проклятие, хватит игр и тайн. Отчего вы хотели, как точно сказал Кахер, удержать его на ногах? Это вы его убили?
Он обидел их, это было видно по тому, как они переглянулись. Нет, это решительно не тот тип солдат, что убивают своих командиров. Видно, говорили правду, что пятая любит своего десятника.
– Он… – Нур запнулся, но, похоже, наконец принял решение: – У него была жена. Вийя. И ребенок. Любили друг друга, это все видели. Все мы их любили, ее и малыша. Но устав – это устав. Вдова сержанта получает треть жалованья, пока ребенку не исполнится шестнадцать лет, только когда отец погиб во время службы.
Кеннет почувствовал, как что-то разъясняется:
– Как он погиб?
– Мы были в увольнительной, после патруля. В полку все готовились к отсылке роты к Черному, но мы должны были остаться. Аленф не хотел покидать жену. Мы пошли напиться за тех парней, которые собирались отправиться в Олекады, и возвращались поздно… ночью. Над речкой было переброшено бревно, которым мы пользовались, чтобы сократить себе дорогу.
– И он упал, господин лейтенант. Просто поскользнулся и упал. – Кахер Венк обронил это, словно давал показания перед судом. – Никто его не толкал и не…
– Заткнись, молодой. – Нур покачал головою. – Сейчас это не имеет значения. Там часто кто-то падает в воду, и все над этим смеются. Говорим мы об этом месте «вытрезвляющий мостик», потому что едва искупаешься, и… Ну, вы понимаете.
– Говори дальше.
– Он упал, и все, целая десятка, сперва смеялись, но внезапно оказалось, что десятник не встает. Река была мелкой, в самом глубоком месте – по пояс. Я вскочил, и вытащил его, и знал… только-только притронулся… знал… я всегда знаю, когда кто-то при мне умирает…
