Эсо’бар выругался снова. Мер’данар не церемонился – приказал ему снять кольчугу, набитую поддевку, промыл рану уксусом и бесцеремонно наложил несколько грубых швов.
Мер’данар, его младший брат, чуть старше близнецов, убил нынче троих людей способом, пробуждавшим без малого богобоязненный ужас. В семье все они посмеивались над его фигурой и врожденной флегматичностью, и хотя силой он не уступал ни отцу, ни Первому, никогда не пытался использовать ее хоть ради какого-то преимущества. Девчонки, особенно Кей’ла, вертели им, как хотели. После ее смерти с лица Мер’данара исчезла обычная спокойная улыбочка, он помрачнел, сделался словно отсутствующим. А потом, четверть часа назад, взорвался. Когда кочевники вторично ворвались в фургон, ухватил ближайшего за шею и задавил одним движением – так, как обозленный ребенок душит голубя, а потом двинулся вперед, склонившись, втянув голову в мощные плечи и все еще с голыми руками. Следующий из нападавших получил удар кулаком, и се-кохландиец словно провалился сам в себя, свернулся вокруг места удара, будто из него выпустили воздух, и сразу же получил второй удар, в голову, так, что хрустнуло что-то у него в хребте. Потом враг упал. Последний бросился на фургонщика с ножом и легким топорком. Мер’данар уклонился удивительно ловко при его массе и тесноте фургона, ухватил атакующего за руку, дернул, ударил в борт и пригвоздил его к стене не пойми когда выхваченным кинжалом.
Эсо’бар глянул влево: труп все еще висел на том же месте, никто, кроме его младшего брата, не сумел бы вырвать оружие из дерева.
– Нам надо бы его вышвырнуть, – проворчал он, указывая на тело.
Мер’данар лишь кивнул и быстрым движением отсек кусочек дратвы.
– Надень броню до того, как подпухнет, – проворчал он в ответ. – И у тебя будут проблемы с правой рукою.
– Скажи мне то, о чем я не знаю. – Эсо’бар облачался, кривясь и ругаясь. – Долго до рассвета?
– Пара часов. Не знаю точно, небо все еще в тучах. Но делается все светлее.
Похоже, они обменялись большим количеством слов, чем за последние три дня.
Они все еще не глядели друг на друга, и Эсо’бар чувствовал за это чрезвычайную благодарность. Знал, что могло таиться в глубине глаз брата. «Это ты ее туда привел!» Лучше было не смотреть.
Они сражались всю ночь, и их Малые Змеи потихоньку истекали кровью. Во внешнем кругу у половины фургонов были настолько подгоревшие борта, что хватило чуть пнуть, и те разлетелись бы. Они и так должны считать себя счастливчиками, поскольку атаковали их при помощи обычного огня.
– Иду-у-у-ут!!!
И правда, шли. Где-то после полуночи, когда кочевники захватили большую часть Листьев, появились первые жереберы. Фургонщики их не видели, не знали точно, где они находятся, ночь была темна, но внезапно во тьме раздалось дикое ржание – звук, который издает лишь животное, претерпевающее ужасные мучения, – а потом рядом с их фургоном пронеслась волна жара.
Невидимая, это не была стена огня, создание которой выдавало бы позицию жеребера и подставляло бы его под контратаку. Шаман попросту метал поток, реку горячего воздуха – для сынов кузнеца ощущение это было чем-то настолько же естественным, как и жар очага. Они чувствовали его едва-едва, когда часть этого жара прошла поверх их фургона, а за ними, на первых лепестках Цветка, раздались крики и шум. Эсо’бар понимал, в чем тут дело: волна жара ударила непосредственно в деревянные борта, разбилась о них, после чего потекла в стороны и в глубь укрепленных позиций. Сперва могло показаться, что не происходит ничего опасного, что если человек не выставит голову под тот жар, то ничего с ним и не случится, а покрасневшее от горячего воздуха лицо еще никого не убило. Только вот не была это первая волна жара в эту ночь, равно как не вторая или пятая. Жереберы атаковали так караван уже несколько часов, и Эсо’бару непросто было представить, как теперь обстоит дело во внешних линиях обороны. Воздух суше прокаленного степного жара, борта нагреваются и коробятся, людям нечем дышать, они теряют от жары сознание.
Этой тактике верданно нечего было противопоставить. Не хватало у них воды, чтобы гасить растущую из-за жары жажду, недоставало и колдунов, чтобы защитить весь Мертвый Цветок. Да и атакой – обычной или магической – непросто попасть в того, кто невидим и постоянно меняет позицию. Так и теперь. Едва чары начали угасать, раздался топот копыт, и невидимый отряд всадников промчался сквозь тьму. Наверняка жеребер со своими охранниками. Судя по звуку, были они не далее чем в двухстах ярдах от них. Днем маги не смогли бы позволить себе подобную наглость, как накладывание чар на дистанции арбалетного выстрела. Но нынче – нынче все еще продолжалась ночь.
Снаружи заиграли флейты.
– Идут. – Эсо’бар произнес это почти с облегчением.
– Идут, – повторил Мер и вернулся на свое место.
Прежде чем Эсо’бар успел втиснуться в кольчугу, на соседнем фургоне началось замешательство, а потом вдоль линии пронеслось:
– Идут сахрендеи!
Он встал.
Наконец-то.
* * *
Старик улыбнулся. Легко, легонько: любой, стоящий рядом, мог бы посчитать эту усмешку лишь тиком, кривящим уголок губ. Но Йавенир знал, что улыбается, хоть нынче это и было выражение скорее скуки, чем триумфа.
Все шло так, как он и спланировал. Кочевники ударили до того, как лагеря успели толком окопаться: подступы к главному лагерю теперь украшали лишь догорающие круги. Несколько Листков устояло под атаками, но это не имело значения, они будут уничтожены в нужный срок. Теперь пришло время штурма главного лагеря, череда атак на очередные полукружия, и лишь глупец посчитал бы, что это окажется простой работой.
Йавенир уже слышал доклады Ких Дару Кредо. Фургонщики не сдавались и не просили о милосердии. В восьми захваченных лагерях находились около двух тысяч человек, а в плен взяли лишь троих, да и то – они вскоре умерли от ран. Его жереберы насылали на лагерь верданно потоки жара, но они были уже измучены, хотя пятерых самых сильных он пока придерживал в резерве. Когда подойдет время атаки, фургоны запылают, словно смоляные факелы.
Он взглянул направо – час назад он решил, что Дару Кредо, его непокорный сын, уже получил соответствующий урок, – и отдал приказы.
Со стороны лагеря Аманева Красного выдвигались тяжелые колонны, освещенные сотнями факелов. До рассвета осталась лишь пара часов. Прежде чем встанет солнце – а скорее, прежде чем тучи обретут серо-стальной оттенок – внешние полукружия лагеря Фургонщиков должны пасть.
Усмешка искривила и второй уголок губ старого вождя. И вот он отдал те приказы, которые должен был отдать, а сейчас собирался проверить, настолько ли велика ненависть, какую верданно испытывают к племенам Аманева Красного, как о том говорят. После того что сделали сахрендеи – она должна быть огромной.
Светловолосая невольница шевельнулась в третий раз за последнюю четверть часа. Обычно – и это его в ней удивляло – могла она становиться частью обстановки настолько же хорошо, как, скажем, стул, на котором он сидел.
