Говорили, что Хасу до такого не хватило нескольких десятков удара сердца, когда сестра силой вытянула его из туннеля. Орнэ была в ярости. Кеннет с ней почти не разговаривал, но, когда недавно проходил мимо, трава вокруг ведьмы сохла и пускала усики дыма. Верный знак, что она едва-едва контролирует вспышку гнева.
– Ты вел себя словно дурак, – начал лейтенант. – Что в тебя вселилось?
Хас слабо улыбнулся:
– Последние двадцать лет мне приходилось сдерживать свои умения. Скрываться, не бросаться в глаза. У империи есть свой Великий Кодекс, и, даже если на востоке его не соблюдают слишком тщательно, лишь глупец захотел бы проверить, сколь далеко можно зайти в его игнорировании. В Степях все знают, кто колдун и шаман, но, пока ты сдержан в своих умениях, оставляют тебя в покое. Я был как… был как слишком долго натянутый лук. Когда наконец-то сумел зачерпнуть настоящей Силы, когда духи воды и воздуха затанцевали для меня…
Он прервал себя, внимательно всматриваясь в лицо офицера, а Кеннету пришлось изрядно постараться, чтобы не рассмеяться.
– Да, – кивнул колдун. – Я повел себя как дурак, но, кто не чувствовал, не видел танца воды и льда, тот не поймет…
Лейтенант вздохнул, уселся подле кровати и с неуверенностью взглянул на опекунш Хаса:
– Не могли бы вы оставить нас наедине? Всего лишь на минутку.
Они обменялись взглядами и какими-то жестами.
– Только не заговори его насмерть.
– Буду говорить мало.
– Я не тебя имела в виду, солдат. – Старшая шаловливо улыбнулась, после чего обе поклонились и вышли.
Кеннет подождал, пока закроются двери.
– Изменились.
– Кто, они? Растут. Нее’ву вскоре нужно будет выдавать замуж, поскольку языком своим доводит всех до безумия, но в семье есть еще и Ана’ве – Первая, и именно ей должно сперва надеть свадебный венец. Но отец крутит носом насчет свадьбы во время военного марша, и он прав, девушка может в один день поприветствовать своего мужчину на ложе – и попрощаться с ним на могиле.
– Ты расщебетался, Хас. Не о том говорю. Когда я впервые встретил их, они не отозвались и словом, даже не взглянули на меня, а теперь ведут себя так, словно мы – хорошие знакомые.
Колдун внимательно прищурился на него:
– Ты ничего не заметил? И твои люди – тоже нет?
– Не заметил чего?
Хас прищелкнул языком, скривился, и глаза у него внезапно заблестели:
– Вы провели нас сюда, через половину гор, через леса, луга, перевалы и грани. Вы – никто другой. Твоя рота. Когда мы начинали, вы были просто отрядом солдат императора, которым не слишком-то можно доверять, поскольку служат они за деньги и прикрываются приказами. Многие не верили, что вам можно вверить судьбу каравана. Войди вы тогда между фургонами в любом из лагерей, вас бы в лучшем случае выгнали наружу.
– А в худшем?
– Вас затоптал бы табун напуганных коней. На Востоке с несколькими мытарями случились подобные несчастья, когда они слишком глубоко совали нос не в свои дела. Но вы другие, нежели многие думали, вы идете впереди, взбираетесь на скалы, ищете ловушки и засады, выходите вперед даже ночью, не жалуетесь и не оглядываетесь. Сегодня вы могли бы войти в любой фургон каждого лагеря, усесться за стол, а хозяин без слова поставил бы перед вами тарелку и лично наполнил бы ее. Вы стали нашими горными вех’лейд.
– Не знаю, что это значит, но надеюсь, что мне можно не стыдиться?
– Анд’эверс – эн’лейд. Глаз Змеи – глава каравана во время военного марша. Но змея не пользуется глазами, чтобы узнать дорогу, змея исследует ее языком, обоняет, пробует путь, которым она намерена ползти. Вех’лейд – это Язык Змеи. На плоскогорье – отряд воинов, который выдвигается перед главной колонной, чтобы проверить окрестности, найти источники и лучшие пастбища. Когда равниной идут две тысячи фургонов, нельзя двигаться вслепую. Порой известные источники пересыхают, а пышные в прошлый год пастбища оказываются яловыми. Караван – это слишком много ртов для прокорма, чтобы полагаться на судьбу. Вех’лейд – это наши чувства во время путешествия. Вы стали частью каравана.
Махнул худой рукою в сторону двери фургона:
– Мы гордый народ. Когда ты встретил их впервые, то был чужим мужчиной в лагере их отца. Не стоящим и слова. Теперь ты командир вех’лейд, знакомство с которым почетно. Когда б ты захотел, Нее’ва могла бы взять тебя в мужья.
Из-за дверей донеслось сдавленное фырканье. Они приоткрылись, показав покрасневшее лицо средней сестры:
– Я слышала это, колдун.
– Я знаю. А теперь перестань подслушивать и займись, как Кей’ла, чем-то полезным.
– Я еще увижу, как ты плачешь, старик! – хлопнула она дверьми.
– Первая пошла в мать, младшая – в отца, а эта унаследовала острый язык и нахальство от прабабки, должно быть. Я помню ее, у нее молоко от одного слова скисало. Но ты ведь хотел говорить вовсе не об этом, верно?
– Нет. – Кеннет вдруг почувствовал беспокойство, а мысль, пришедшая ему пару часов назад, теперь казалась банальной и глупой. – Помнишь, ты рассказывал о тех маленьких белых цветках, которые весной расцветают за горами?
– Вилоре’де, дети солнца. Я не встречал их нигде, кроме нашей возвышенности. – Хас бледно улыбнулся.
– Мы перешли нынче на другую сторону, строители уже укрепляют дорогу и выравнивают хребет спуска. – Кеннет заколебался, потянувшись к маленькой сумке-плетенке, с которой пришел. – Мы сходили вниз, так, чтобы просто посмотреть, какая земля на той вашей возвышенности, чтобы почувствовать ее под ногами и…
– И чтобы добраться туда, куда не ступали другие роты?
– Может, и так. И они там уже растут, те твои цветы, колдун.
Кеннет осторожно вынул маленький букетик. У цветков была желтая середина, а головки их тонули в короне мелких белых лепестков. Пахли они слегка мятой и немного ромашкой.
Хас осторожно, словно боясь, что подарок сейчас исчезнет, протянул руку, дотронулся пальцами до белых цветков и так замер.
Кеннет осторожно сунул букетик ему в ладонь.
– Большинство моих людей полагают, что я собирал его, чтобы поухлестывать за какой-то вашей красоткой, и если ты когда-нибудь сообщишь им об ошибке, то пожалеешь, что нынче не умер. Анд’эверс утверждает, что не выпустит тебя из фургона еще несколько дней, а потому я подумал, что сделаю хотя бы столько.
Колдун не улыбнулся – лишь ласково гладил цветочки пальцами. Глаза его были прикрыты.
– Знаешь, – отозвался он почти шепотом, – что я только теперь поверил, что мы пройдем? Не тогда, когда мы планировали это безумие, не тогда, когда мы создавали союзы и договоры, и даже не тогда, когда я входил в туннель, а скалы крошились под прикосновением духов. Только теперь, когда они у меня в руке… я верю.
