Он глубоко вздохнул, нашел мужчину, сидящего на корточках под залитым солнцем деревом, и прыгнул ему навстречу.
Это был короткий обмен, едва на несколько десятков сердцебиений, и возвращение не сопровождалось смешением мыслей, как случалось, когда они подменяли друг друга на более долгое время. Порой, когда он оставался котом на несколько часов, мысли-ощущения, мысли-эмоции появлялись все реже, умение помнить и сопоставлять факты размывалось в эмоциях и инстинктах хищника. Кошкодур почти был уверен, что побудь он в заимствованном теле несколько дольше, и он – Сарден Ваэдроник – исчез бы, а по Степям странствовал, самое большее, огромный кот, которого порой навещали бы странные сны. Теперь же он чуть ли не сразу оказался в человеческом теле, в человеческом способе мышления и наблюдения за миром. Он глубоко вздохнул, сделал несколько шагов, глядя, как находящаяся в двухстах ярдах колонна колесниц упорядочивает строй и останавливается. Они успели.
Они – да, а вот Йанне и Ландех – нет.
Третий отряд Фургонщиков ударил в лагерь с противоположной стороны. Сперва не происходило ничего – какой-то отдаленный крик, нечто вроде звона железа, короткое конское ржание. А потом внезапно – дикий визг, такой сильный, что он пролетел над лагерем и донесся до них, – и топот тысяч копыт, что бьют в землю в убийственном галопе, а еще самый дикий и пугающий звук, какой Кошкодуру приходилось слышать в жизни: будто миллион яростных барабанщиков ударили в миллион металлических котлов.
Он сунул пальцы в рот, коротко свистнул, призывая скакуна. Конь шел боком и скалился, как обычно после подмены, но прибежал. В миг, когда Кошкодур оказался в седле, лагерь вспыхнул огнями.
Это не было пламя одного костра – но десятки огней, загоревшихся одновременно. Лея оказалась права, внутри осталось с две сотни людей, и теперь эти всадники делали то, что намеревались совершить верданно: носились по лагерю, размахивая факелами и поджигая все, что приготовили для чаемых гостей. Стога соломы, вязанки хвороста и фашин, а еще прихотливо уложенные и политые земляным маслом колоды.
Те из Фургонщиков, что ворвались внутрь, не имели ни шанса. Огни, разожженные в тщательно выбранных точках, отрезали им дорогу к бегству, как если бы внутри ползала пламенная змея, пожирающая собственный хвост; внезапно, буквально в несколько мгновений, круг огня отгородил весь центр и начал заворачивать внутрь. Пламя перескакивало с одной копны сушняка на другую, жрало специально приготовленные вязанки соломы, молниеносно перескакивало во рвы, наполненные кусками дерева и масла. Там, где огонь попадал на особенно вкусный кусок, он подскакивал в небеса на добрый десяток футов, посылая во все стороны снопы искр.
Внезапно над рыком пламени разнеслось отчаянное ржание, что издавали сотни конских глоток. Кошкодур однажды видал пожар на конюшне и слышал, какие звуки издают горящие живьем животные, но нынче ему казалось, что кто-то схватил и сжал самое его сердце.
Несколько возниц с остановленного фланга вырвались вперед, но резкие посвисты остановили их. Ничего нельзя было сделать.
Кошкодур подъехал к голове колонны, отыскал самого старого верданно:
– Кто тут главный?
– Он. – Фургонщик указал на молодого мужчину в кольчуге и стальном шлеме. Кошкодур его знал.
– Дер’эко! Эй! Посмотри сюда!
Старший сын кузнеца отвел взгляд от пламени, и на миг казалось, что он не понимает, на кого смотрит.
– Сарден… они… я…
В Кошкодуре проснулся офицер. Он знал такой взгляд, видел его у молодых солдат, которые в первой битве теряли друзей.
– Хватит! Им ты не поможешь! Время для печали наступит потом! Понимаешь?
Молодой каневей заморгал, встряхнул головою и через миг выглядел так, как обычно в последние месяцы: будто младшая, более мрачная версия своего отца. Кошкодур мысленно ухмыльнулся. Быстро очнулся, хорошо, еще выйдет из него командир.
– Хорошо, что ты сдержал атаку.
– Лею почти не было видно, но этот ее бочонок с ножками я узнал бы везде. – Фургонщик указал на приближающуюся девушку. – И еще тот лев…
Всадник пожал плечами.
– Это дикие земли, наверняка он пытался здесь охотиться, а вы его напугали. А теперь – наша очередь охотиться.
– Наша?
– Те, кто поджег лагерь, еще из него не выехали.
Кивок, свист. Колесницы двинулись, обходя горящий лагерь.
Лея подъехала шагом, ни словом не комментируя тот факт, что конек ее совершенно не желал приближаться к Кошкодуру.
– Сколько могло попасть внутрь?
– Волна? Может, меньше. Йанне и Ландех должны были удержать хотя бы часть. Ты слышала тот шум?
– А то. Словно градом по медной крыше. – Лея глянула на горящий лагерь, сжала зубы. – Сучьи дети, я бы их…
– Они оказались ловчее, Лея. Они наверняка уже под горами.
– Это должно мне помочь?
Она потянулась за луком, вынула из колчана несколько стрел, одну наложила на тетиву, остальные перехватила ладонью.
– Я знаю, что мне поможет, Сарден.
Он улыбнулся, взял ее конька за узду и придержал.
– Пусти.
– Нет, девочка. Они станут стрелять в каждого, кто в седле. Ты не поедешь сражаться.
– Пусти!
– Нет. Это приказ. А теперь смотри.
В каких-то двухстах ярдах от них стена повозок разломилась, и оттуда выскочила группа всадников. Может, два а’кеера. Лея не выдержала, послала в них три стрелы, без видимого результата, а кочевники уже шли галопом, уже смыкали строй, чтобы пробиться сквозь окружившие лагерь колесницы и прорваться в степи.
Дорогу им заступила одна Волна. Повозки шли свободно, на расстоянии достаточно широком, чтобы конница проскользнула меж ними и сбежала. И вдруг… тысячи пьяных барабанщиков дорвались до тысяч металлических котлов. Звук раздался без предупреждения, и даже конь Кошкодура прижал уши и испуганно фыркнул.
А у колесниц выросли крылья. За каждой развернулось несколько бьющихся на ветру полос, в резких цветах – красном, желтом, белом, оранжевом. Шириной в пару футов, длиной в двадцать, сужающиеся к концам, яростно хлопающие и щелкающие, будто кнуты.
Кони се-кохландийцев принялись ржать, приостанавливаться, идти боком и приседать на задние ноги. Никакая сила в мире не заставила бы их приблизиться к этому ужасно шумному, многоцветному, подвижному препятствию, что внезапно развернулось и обволокло пытающийся отступить отряд.
– Мы называем это Шелковым Кругом. – Аве’аверох Мантор незаметно приблизился к ним, что, приняв во внимание поднявшийся вокруг шум, не было таким уж достижением. – Шелк-сырец, раскрашенный в разные цвета, бьющийся и грохочущий при движении, словно флажок на кончике копья. Стоило это нам целое состояние, но окупило себя. Кони достаточно разумны, чтобы бояться новых вещей.
