– Ух, как же давно я с горки не каталась! – прижавшись к мужу, просительным тоном сказала Агриппина. – Можно разок?
Дмитрий изумленно вскинул брови: в собольей шубе с ледянки?
– Ну, хоть на качелях покачаться!
– Бесовство все это… – вздохнул постельничий.
– Спасибо! – чмокнула его в щеку супруга и устремилась вперед.
Вскоре она со счастливым смехом взмывала на широкой доске на трехсаженную высоту, падала обратно и снова взмывала вверх, подбадриваемая криками собравшихся у столбов парней. При каждом взлете качелей встречный ветер норовил задрать женщинам подол – а кто из мужчин удержится от возможности подсмотреть обнаженные дамские ножки? Потому-то, как ни проклинали святые отцы с амвонов сие богохульное развлечение – оно оставалось любимым как у парней, так и у красивых женщин.
– Сильнее, княгиня! Веселей! – подбадривали Агриппину зеваки. Однако, к скрытому удовольствию боярина Годунова, с тяжелым подолом шубы ветру было не совладать. И недоступность юной ладушки лишь распаляла средь хмельных гуляк горячий азарт: – Ай, краса юная! Бросай качели! Давай на жеребце лихом покатаю! Ай, краса, пошли с горок кататься!
Распаленная, розовощекая Агриппина наконец спрыгнула с качелей в объятия мужа, крепко и счастливо его поцеловала, вызвав завистливый гул. Супруги стали пробиваться через шумную толпу. Приосанившись, Дмитрий остановил торговца, взял себе и жене по ковшу горячего сбитня, горсть ягодных цукатов. Не потому, что успел проголодаться, а просто поддавшись настроению и хлебным ароматам. От пряного варева у женщины повалил изо рта густой пар.
– Скажи, Дима, я похожа на дракона? – дохнула в сторону она. – Хоть на маленького?
– Боярин Годунов! – Постельничий замер, оглядываясь. Рядом сдернул с головы лисий треух холоп в синем зипуне с красными шнурами. Коротко поклонился: – Князь Иван Михайлович на пир тебя с супругой приглашает. Завтра пополудни.
– Передай благодарность нашу. Придем всенепременно, – кивнул Дмитрий.
– Ага… – Холоп исчез в толпе.
– Это только завтра, да? – взяла его за локоть Агриппина. – А давай переоденемся, да с горки кататься вернемся?
Боярин Годунов прикусил губу, глянул в спину уходящего холопа и шепотом ответил:
– А давай!
* * *
Князья Шуйские приняли бояр Годуновых со всем уважением: и встретили на крыльце, и вина заморского выпить поднесли, и расцеловали в честь праздника, и расстегай с соленой семгой, что Агриппина самолично испекла, приняли с уважением. За столом посидели в хорошо знакомой Дмитрию Годунову горнице – к удивлению постельничего, на праздник Иван Плетень пригласил всего лишь одну пару.
Поговорили о дровах, о погоде, об ожиданиях на будущий год, выпили петерсемены за Рождество и за грядущее Крещение, порадовались празднику.
– А мы с мужем с горки вчера катались! – призналась расслабившаяся от вина Агриппина. – И на качелях качались. Здорово как… Я, как замуж выходила, мыслила: все, забавы кончились! Взрослая теперь. А как святки начались, опять детство в душе проснулось!
– У нас во дворе качели стоят… – неожиданно накрыла ее руку ладонью шестидесятилетняя на вид княгиня. – Хочешь, пойдем, согрешим?
– Хочу! – встрепенулась боярыня.
Женщины засмеялись и поднялись:
– Вы тут пока скучайте, – весело пожелала княгиня. – Может статься, мы еще и вернемся!
Князь Иван Плетень сделал неопределенный жест рукой – но слуга понял, разлил по золотым кубкам вино и вышел за дверь.
– За здоровье государя нашего, Ивана Васильевича! – достаточно громко провозгласил Иван Михайлович.
– Долгие лета царю Иоанну! – поддержал его Дмитрий. На тот случай, коли слуга задержался за дверью.
Они немного отпили красного терпкого напитка, и Иван Плетень спросил:
– Ты вчера все видел, боярин?
– Да, княже, – кивнул Годунов, вспоминая, как разлеталась под пулями ледяная стена.
– То Иван Васильевич не Анастасии своей хитрость боя пищального показывал, как все царедворцы бают, – покачал головой князь. – Не жену вовсе государь развлекал. То он нам всем, Рюриковичам знатным, силу новую демонстрировал. Бах! Бах! Бах! И нету ужо стены крепостной! Этих самых стрельцов за годы минувшие царь ужо больше двадцати тысяч набрал. По зернышку, по зернышку. В одном городе сотня, в другом сотня, в крепостицах по пять десятков, в Москве пять тысяч. А вместе сложить… – Иван Михайлович сжал кулак. – Да еще опричная тысяча его тоже в Москве! С холопами всеми тоже, почитай, тысячи три. А приказ Стрелецкий трудится и трудится, старается, все новых и новых простолюдинов в полки набирает. Коли так и дальше пойдет, боярин, года через три-четыре и мы, и ополчение наше царю и вовсе без надобности окажемся. Одной своею силой сможет и ворога внешнего любого разнести, как ту стену ледяную, и бунт хоть какой подавить…
Иван Михайлович отпил вина. Покачал головою, повторил:
– Коли так и дальше пойдет, лет через пять не надобны мы станем государю. Все рода древние и знатные с детьми боярскими в один ровень окажутся, и не будет меж настоящим Рюриковичем и худородным служивым последним никакой разницы!
Дмитрий Годунов согласно кивнул, хотя его сия грусть особо не встревожила. Ведь сам он исходил как раз из тех самых «худородных», равняться с которыми потомок князя Андрея Ярославича никак не желал.
– Выходит так, боярин, придется мне письмо брату царскому писать и своим именем на трон законный его приглашать, – поднял голову князь. – Коли государя Ивана Васильевича не остановить, на правителя разумного не поменять, все устои державные прахом пойдут. Не будет здесь ни смерда, ни князя, ни крестьянина, ни боярина, а лишь рабы бесправные, и над ними токмо царь Иван, единственный из всех власть имеющий, возвысится.
Постельничий опять согласно кивнул.
– Но зело тревожит меня мысль о том, что письмо сие в руки чужие попадет, – наконец признался хозяин дома. – Это ведь путь на плаху верный.
– Коли гонец грамоту повезет, – ответил боярин Годунов, – то опасность сия имеется. Уж больно заметен посыльный таковой. Ему и по нашим дорогам мчаться, и посты порубежные обходить, и чужой стороной ехать. Порубежники наши не глупы. Могут и заметить, и обыскать. А уж свиток при всаднике найти дело нетрудное. Иной расклад выйдет, коли купец в Крым отправится. Их туда каждый день по десятку отчаливает, примелькались. Мытари у них не свитки, а товар ищут. Спрятать же письмо на корабле огромном проще простого. Дырку коловоротом в балке прокрутить, свиток сунуть, сучком заткнуть, и ни одна собака не сыщет, даже если подозрение появится. Я так мыслю, Иван Михайлович, шитик мне с твоей помощью купить нужно. Загружу медом, дегтем да железом и отправлюсь. Дело сие обыденное, никто и внимания не обратит. И серебро, потраченное даром, не пропадет. С прибытком все тебе, княже, возверну.
