– Так ли уж добры были намерения князя, доставившего на Русь брата, что имеет больше прав на мой царский венец, нежели я сам? – со зловещей ласковостью поинтересовался Иоанн, слегка наклонившись вперед.
– Твой старший брат не имеет прав на престол православной державы! – повысил голос едва не до крика боярин. – Он вырос среди басурман и следует учению Магомета!
– Кто не откажется от веры ради столь великой власти, Дмитрий Иванович? – снисходительно усмехнулся царь.
– Твой старший брат, государь! – твердо и уверенно ответил Годунов. – Я успел хорошо его узнать. Он истинный витязь, он храбр и откровенен. Для него честь важнее власти, злата и даже жизни. Он не откажется от своей веры ради твоего трона.
– Честь важнее жизни… – эхом повторил Иоанн. – Если это действительно так, я готов поверить в то, что он мой брат.
– Он находится в Суздале, государь. Приехал поклониться могиле своей матери.
– Благое желание, – похвалил Иван Васильевич. – Надобно его навестить.
Царь громко хлопнул в ладоши:
– Эй, кто там сторожит?! Боярина Годунова помыть, накормить, спать положить, переодеть согласно званию слуги моего ближнего. Завтра на рассвете он должен быть готов в путь!
2 марта 1562 года
Суздаль, постоялый двор
Постоялые дворы, стоящие вдоль берега извилистой Каменки, быстро и бесшумно окружила стрелецкая конница с заброшенными за спины бердышами. Пять сотен воинов, набранных опричным, особым приказом из простых смердов – и потому совершенно точно не имеющих никакого родства или даже знакомства ни с Сабуровыми, ни с Шуйскими, ни даже с боярами из их свит. Государь Иван Васильевич, одетый поверх войлочного поддоспешника в крытую индийским сукном бобровую шубу и соболью шапку, остановился в полусотне шагов перед одними из ворот. Оглянулся на своего спутника.
Боярин Дмитрий Годунов, в шубе с царского плеча, с золотым шитьем и россыпью самоцветов на груди, спешился, подошел к калитке, постучал кулаком:
– Эй, татары, открывайте! Царь всея Руси брата своего видеть желает!
Изнутри послышались приглушенные голоса. Затем раздался стук, тяжелые воротины поползли в стороны – и стрельцы торопливо перебросили бердыши из-за спины в руки. Во дворе стояли одетые в броню воины, со щитами и копьями в руках, в островерхих шишаках, с закрытыми личинами лицами. Похоже, несколько десятков нукеров и вправду собрались драться против десятикратно превосходящего противника.
Двое из воинов – седобородый старик и зрелый мужчина – сняли шлемы и не спеша, с достоинством вышли наружу, мимоходом бросив на Годунова полный презрения взгляд.
Иоанн тоже спешился, приблизился к ним. Он был несколько выше сводного брата и шире в плечах, но богатырское сложение, глаза, лоб, крупные носы у обоих показались Дмитрию весьма похожими.
– Ну, здравствуй, брат, – негромко сказал государь.
– Здравствуй, брат, – согласно кивнул одетый в посеребренную броню воин.
– Боярин Годунов сказывал, что ты исповедуешь басурманскую веру?
– Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его, брат.
– Знаешь ли ты, что сторонник иной веры, кроме православной, никогда не сможет занять престол христианской державы?
– Да, брат.
– Отчего же ты не примешь причастия?
– Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его, брат.
– Боярин Годунов уверил меня, брат, что честь для тебя превыше злата, славы и жизни. Что никогда не изменишь ты ни вере своей, ни слову данному. Так ли это, брат?
Старик и воин оглянулись на Дмитрия. Теперь – с толикой удивления.
– Лучше честная смерть, нежели позорная жизнь! – положил руку на рукоять сабли сын Булата.
– Я слышу слова истинного Рюриковича, – улыбнулся Иван. – Достойного сына моего отца, Великого князя Василия. И потому хочу спросить тебя, брат… Готов ли ты служить честно нашей общей отчине, земле предков наших, защищая ее от ворогов внешних и внутренних, не жалея ни сил, ни живота своего?
– Готов, – согласно кивнул воин. – Никогда в жизни своей я не обнажал меча супротив русских подданных и супротив приютившего меня Крыма. Я знаю об истоке своей крови и готов сражаться в защиту отчих земель!
Иоанн помолчал, поглаживая бороду, а потом резко вскинул подбородок.
– В державе нашей, брат, есть царство Касимовское, – громко сказал государь. – Населено оно людьми, чтущими Коран и потому не желающими принимать над собой православного наместника. Они просят даровать себе правителя одной с ними веры. Ныне в Касимове сидит царь Шах-Али. Однако он зело стар, слаб и бездетен, нести службу ратную, вести полки в дальние походы не способен. Посему прошу тебя, брат, отправиться в Касимов и стать при старике калги-султаном, а по его смерти царем Касимовским. Ибо выше сего звания в державе нашей есть токмо мое.
Боярин Годунов, громко хрустя валенками по снегу, приблизился, достал из-за пазухи свиток с царской печатью на плетеном шнурке и протянул воину.
– Дмитрий Иванович сказывал, что за храбрость свою ты получил средь татар прозвище сына Булата, брат, – сказал Иоанн. – Дабы не раздражать твоих мусульманских слуг, я не стал добавлять к этому достойному воина званию твое прежнее, христианское имя. Указал лишь твой законный царский титул: «саин
[3]», дабы никто не усомнился в твоем праве на сие место.
Воин неуверенно посмотрел на старика.
Тот убрал ладонь с сабли и сложил руки за спиной, ожидая решения воспитанника.
Воин повернул голову к боярину Годунову.
– Служить отчизне, не изменяя вере… – негромко посоветовал Дмитрий. – И звание царя в придачу.
Воин поколебался еще пару мгновений – а затем принял грамоту.
По рядам татар и стрельцов прокатился вздох немалого облегчения. Все поняли, что умирать сегодня никому не придется.
Сын Булата посмотрел на свиток, передал его старику, склонил голову:
– Благодарю тебя, брат мой.
– Кому еще верить, как не своему брату? – слегка пожал плечами государь.
Два богатыря снова посмотрели друг на друга. Сделали каждый шаг вперед и наконец-то крепко обнялись.
* * *
Спустя два дня к могиле великой княгини Соломонии Юрьевны подошли трое мужчин в дорогих шубах: русобородый царь всея Руси, изящно выбритый касимовский калги-султан и ветхий седобородый старик.
Иоанн перекрестился, сын Булата отер лицо и склонил голову. Все трое помолчали.
