Анастасия Черкасская рывком поднялась, отошла на несколько шагов. Постояла немного лицом к стене. Медленно вернула стилет в ножны, крутанулась на месте, повернувшись к гостю лицом:
– Ты уже поел, великий хан? Вдосталь угостился?
– Да, благодарю, любезная княгиня, – не зная, как ответить на столь резкий выпад, Саин-Булат спрятал кинжал, поднялся, чуть поклонился.
– Тебе не понравилось? Было горько, пересолено, тухло, невкусно?
– Вкусно очень, любезная княгиня… – вконец растерялся воин.
– И? – вскинула брови княгиня.
Касимовский царь промолчал, понимая, что делает что-то не так. Но никак не мог сообразить, в чем именно он ошибается.
– Ты совсем не знаешь русских обычаев, татарский хан? – несколько смягчила тон женщина.
Саин-Булат слабо качнул головой из стороны в сторону.
– Если гостю понравилось поднесенное угощение, то в благодарность ему полагается поцеловать хозяйку в губы, – слабо вздохнула княгиня.
– Иншал-ла… – еле слышно прошептал воин, ощутив, как по телу прокатилась горячая волна. Он выждал еще пару мгновений, затем подступил к прекрасной Анастасии, крепко обнял и осторожно прикоснулся губами к ее устам.
Мир вокруг исчез, растворившись в щемящей остроте первого поцелуя, пробравшегося сим странным блаженным чувством до самого дальнего уголка могучего тела, и миг обратился в вечность, в бездну, в целую вселенную… И когда Саин-Булат наконец оторвался от княгини – он даже не смог осознать, как долго длилось сие свершившееся чудо.
– Так что, великий хан? Слаще оно или нет?
– Что? – не понял Саин-Булат.
– Ты полагал, мои уста слаще меда, – тихо припомнила его вчерашние слова женщина. – Ну и как оно на вкус? Угадал ты али нет?
– Не распр… – Татарский хан наклонился вперед, однако на его губы лег тонкий прохладный пальчик:
– Нет-нет-нет, мой храбрый Саин-Булат… Один обед, один поцелуй, – еле слышно рассмеялась княгиня, мягко нажала ладонью ему на грудь и высвободилась из объятий. Отошла к окну, взяла где-то там колокольчик, тряхнула им и кивнула заглянувшей на звон дворне: – Убирайте…
– И когда случится следующий обед? – приблизился к ней татарский хан.
– Можно дождаться ужина, – задумчиво ответила женщина. – Если, конечно, мое общество тебе еще не опостылело.
– Рядом с тобой, княжна Анастасия, я ощущаю себя в небесном саду! Кто же согласится добровольно покинуть рай?
– В садах сейчас, полагаю, слишком жарко, – покачала головой княгиня. – На прогулку меня совсем не тянет. Разве токмо на вечерню, в собор Святой Софии?
– Разреши тебя проводить!
– В освященный храм Христовый? – изумленно выгнулась бровь женщины.
– Я могу не входить, – пообещал татарский хан.
– А да, конечно… – согласилась княгиня. – Хотя… Вроде как и не возбраняется сие иноверцам?
– Всегда к твоим услугам, любезная Анастасия! – обрадовался Саин-Булат.
– Но до заката еще очень и очень далеко, – остудила его пыл женщина. – Что мы станем делать столько времени?
Гость немного подумал – и спохватился. Сбегал к поставленной на подоконник шкатулке и раскрыл ее перед хозяйкой. Та улыбнулась, с некоторым ехидством вытянула левую руку перед собой. Касимовский царь понял намек, отставил ларец, достал из него золотой браслет, составленный из тех овальных пластин, усыпанных темно-синими самоцветами, и голубой эмалью между ними, взял белую точеную руку в свою, чуть сдвинул вверх шелковый рукав рубахи – и от прикосновения к запретному женскому телу побежали, как живые, от кончиков пальцев к плечу мелкие колючие мурашки. Намеренно, без особой нужды, удерживая запястье красавицы в ладони, татарский хан не спеша обернул его браслетом и застегнул. Чуть выждал, отпустил, достал второй браслет. И опять его пальцы заскользили по белой теплой коже, проникая под ткань рубашки, поднимая рукав, удерживая и облегая руку почти до локтя.
Саин-Булат вынул ожерелье-барму из медальонов с синими яхонтами, обошел княгиню, встал у нее за спиной и, шалея от собственной наглости, завел руки вперед, коснувшись женской груди, опустил на нее украшение, отвел ладони назад, легко скользнув ими по обнаженной шее – и на спине его опять заскакали колючие искорки восторга.
Княгиня не протестовала и даже чуть приподняла подбородок, позволяя гостю делать с собою все, что тот только пожелает. Да и чему тут протестовать? Ведь Саин-Булат всего лишь надевает и застегивает украшение!
Татарский хан достал сережку, подступил к красавице, осторожно вдевая тонкий крючок в дырочку на мочке уха, очень боясь причинить боль или что-то сломать. Он подступил совсем вплотную, его пальцы касались то шеи, то щеки, попадали под понизь в волосы, его дыхание обжигало шею княгини – Анастасия заметно покраснела, приопустила веки, задышала глубоко и тяжело, словно с трудом удерживала какую-то тяжесть. А впереди была еще одна сережка. И она оказалась настолько мучительной, что женщина сгребла в кулак и крепко сжала пальцами занавесь у окна.
Татарский хан отошел от хозяйки на несколько шагов и склонился в поклоне.
Княгиня, стоя с опущенными веками, немного отдышалась и указала на угловой сундук:
– Где-то там лежало фряжское зеркало…
Саин-Булат сходил через горницу, нашел среди мятой вышивки стеклянное зеркало в роговой оправе, принес женщине. Та полюбовалась на свое отражение, кивнула:
– Невероятная красота. Как полагаешь, любезный хан?
– Непостижимая красота, любезная княгиня! – легко согласился Саин-Булат. – Ты подобна любовной песне жаворонка, воплощенной Всевышним в живое тело! Ты подобна весеннему ручейку, пробивающему путь жизни через ледяные заторы. Ты подобна каплям дождя, упавшим на пересохшую от зноя степь. Разве способны холодные камни и злато украсить твой голос, твой взгляд, походку? Они лишь оттеняют живую синеву твоих глаз, сладость твоих губ, тонкую резьбу ушей. Они порождают зависть, ибо обнимают твою шею, царственную, как белоснежная горная вершина, они лежат на твоих плечах, покатых, как стебель лилии, они покачиваются на твоей груди, высокой, словно…
– Замолчи!!! – сжав кулаки и закрыв глаза, закричала княгиня Анастасия.
– Прости! – оборвав свою речь, упал пред нею на колено Саин-Булат и склонил голову: – Не знаю, чем обидел тебя, прекраснейшая из прекрасных, но клянусь, я сделал сие без умысла! Ты отрада души моей, чудесная Анастасия! Ты колдовство, подарившее смысл моей жизни! Твой светлый лик пленил мое сердце с того…
– Да замолчи же ты, наконец! – взмолилась женщина, вплотную подошла к коленопреклоненному воину и запустила пальцы ему в волосы. – Ты не оскорблял меня, Саин-Булат, и вина в безумии сем не на тебе, а на мне лежит. На мне, на мне одной. Когда ты обо мне сказывать начинаешь, вожделение бесовское на меня накатывает. От голоса твоего так себя ощущаю… Прямо словно обнаженная пред тобой стою, и словно руки твои тело мое ласкают, и губы целуют, и так явственно наваждение сие случается, прямо ум за разум заходит и рассудок теряю. Понимаю, что грех сие и непотребство, а поделать ничего не могу. И тянет меня к тебе, ровно пьяного к вину, не устоять. Одного хочу, а помыслы токмо к тебе одному сворачивают… Встань, Саин-Булат! Не за что мне тебя прощать. То мне за душу мою дурную каяться надобно и помыслы блудливые каждый день и час отмаливать…
