– Ты шутишь! – нервно рассмеялась княгиня. – Все знают, что касимовские татары целовали шертную грамоту государю на том, что править ими будет царь магометянской веры. Ты не можешь отречься от басурманства. Татары тебя изгонят. Ты лишишься и своего звания, и своего княжества.
– Мне не обязательно отрекаться, чтобы жениться на тебе, Настя. Ислам позволяет правоверным брать жен христианской веры.
– По своему обряду? Чтобы я жила с тобой невенчанной, во грехе открытом и блуде?!
Княгиня Черкасская разгневалась всерьез. Настолько, что даже выбралась из постели, встала и отошла к окну. Татарский хан тоже поднялся, подкрался сзади, взял за плечи, поцеловал спину, шею, потом под ухом, вкрадчиво зашептал:
– Я сделаю тебя царицей, любимая моя… Твои дни будут проходить в неге и почете, а ночи – в ласках и наслаждении. Я стану носить тебя на руках и сочинять для тебя стихи, я буду кутать тебя в шелка и осыпать подарками. Все, кто увидит тебя, станут кланяться твоему величию, а кто не увидит – завидовать рассказам о тебе. Моя любовь будет окружать тебя всегда. Мои губы станут целовать твои плечи и уста, мои руки станут ласкать твой стан и бедра, мои глаза станут неотрывно…
Женщина развернулась и прильнула к касимовскому царю в жарком поцелуе, так и не дав закончить обещание. Но мужчина не сильно огорчился, сменив ласки словесные на реальные, и безумие страсти опять закружило любовников в своем жарком до нестерпимости вихре.
Усталость пришла к ним, когда догорели свечи. Княгиня Анастасия положила голову Саин-Булату на грудь и тихо сказала:
– Мы никогда не сможем быть вместе, любый мой. Не судьба. Ты должен уехать.
– Но ты же согласилась! – вскинулся Саин-Булат.
– С чем?
– Принять ислам и стать моей женой!
– Разве ты не понимаешь? – вздохнула женщина. – Я есть княгиня Черкасская, урожденная княжна Мстиславская, потомок рода Рюриковичей. Я никогда не откажусь от веры своих предков и не опозорю своего рода, согласившись жить с кем-то во грехе невенчанной и незамужней. Ни с кем. Даже с тобой! Ты должен уехать, любимый мой. Уехать ныне же утром! Не мучай меня понапрасну, мой витязь. Мы получили свой глоток счастья. Но теперь мы должны расстаться. Не судьба.
Саин-Булат промолчал, ибо прекрасная Анастасия была права. Он не мог вопреки своей вере отвести ее под венец. И понимал ее преданность своей вере и родовой чести. Ведь он и сам предпочел истинного бога московскому престолу. Есть вещи, поступиться которыми невозможно даже перед лицом смерти.
– Постой! – спохватился гость. – А как же охота? У нас пари! При всех заключили!
– Охота? – Княгиня задумалась. Приподнялась и поцеловала его грудь: – Хорошо, до охоты можешь остаться. Но на следующий день с рассветом сразу в седло!
* * *
Лесничие и сокольничие готовили состязание целых три дня. Но старания того стоили. Когда княгиня и татарский хан со своими свитами доскакали по звонкому льду Дона до выбранного поля и птичники посадили соколов им на руки, то, едва всадники выехали на берег – из-под копыт крайнего скакуна взметнулся и помчался через поле крупный длинноухий заяц.
– Ату его! – сдернув колпачок с головы кречета, подбросила птицу княгиня Черкасская. И еще прежде чем Саин-Булат сообразил, как поступить, могучая птица уже спикировала на добычу, вцепилась когтями в спину длинноухого, чуть приподняла в воздух, бросила, спикировала снова и разбила голову ударом мощного клюва.
– Вот и почин! – Княгиня дала шпоры коню, пуская его в галоп. Ветер подхватил песцовый плащ, развевая его за плечами Анастасии Черкасской, попытался сорвать низкий кокошник, заиграл с платком, но безуспешно. Женщина осадила скакуна у места схватки, опустила руку. Сокольничий прибрал добычу, посадил птицу госпоже на перчатку.
Охотники поскакали дальше, и внезапно княгиня снова подбросила птицу вверх. Никто даже не понял – зачем? Однако кречет, набрав высоту, сложил крылья, рухнул вниз… И все увидели улепетывающую лисицу.
– Да что же такое? – забеспокоился Саин-Булат. Как ни прекрасна была Анастасия в своем азарте, однако позора ему тоже не хотелось. И потому, когда женщина в очередной раз сдернула колпачок со своего сокола, он поступил точно так же, подбросил сарыча в голубую высь. Крылатые хищники разогнались, врезались в стаю взлетающих куропаток, и сразу сбили каждый по одной.
– Ну хоть что-то, – облегченно перевел дух татарский хан.
Кавалькада всадников широкой линией мчалась по заснеженному полю, вспугивая то тут, то там зайцев, лис, куропаток, оленей. Тут же взмывали ввысь птицы, и начиналась стремительная погоня. Птицы гнались за добычей по небу, охотники, не разбирая дороги, неслись по земле…
К полудню развлечение закончилось – за полем на пути людей поднялся густой ельник. К этому времени в сумках лесников уже лежало пять зайцев, две лисы, несколько куропаток и три небольшие лани. Причем из всего этого богатства сарыч Саин-Булата взял только лань, зайца и несколько птиц.
– Ну и у кого из нас лучший сокол, любезный мой Саин-Булат? – задорно спросила женщина, подъезжая к своему гостю.
– Твоя взяла, княгиня, – развел руками касимовский царь. – Можешь получить свой приз, твое право.
– Какой приз?
– Мы же на поцелуй спорили, княгиня! – напомнил Саин-Булат. – Если я выигрываю, то я тебя целую. Если нет, то ты меня. Ты победила. Целуй.
От такого поворота все охотники, разгоряченные погоней, довольно расхохотались. Даже бояре из княжеской свиты.
– Это жульничество! – возмутилась женщина. – Ты меня обманул.
– Пари есть пари! – мотнул головой татарский хан. – Выиграла? Целуй.
– Мошенник! – Под общий смех княгиня Анастасия подъехала к гостю, обняла его, крепко поцеловала в губы и тут же дала шпоры, сорвавшись с места в карьер. Саин-Булат помчался следом, а за хозяевами погнались и их свиты…
Такой веселой и азартной, страстной и горячей Анастасия оставалась до самого рассвета. А когда во дворце зазвучали голоса поднявшихся слуг – княгиня скользнула в потайную дверцу. И снова хозяйка с гостем встретились уже в трапезной, за общим завтраком. Накормив путников, княгиня Черкасская вышла их проводить, но едва ступила на крыльцо, как по глазам ударила жесткая ледяная крупка.
– Да вы с ума сошли, в такую метель отправляться! – прикрыв лицо ладонью, крикнула она. – Сгинете ведь в пути! Эй, татары, расседлывай коней. Когда распогодится, тогда и отправитесь!
Метель стихла только через три дня, однако наступил Карачун, праздник богов зла и смерти, когда никто из дома в здравом рассудке не выглядывает. Затем пришло Рождество – а в праздники людей в дальний путь отправлять грешно. За святками было Крещение, потом случилась новая непогода, затем Афанасьевы морозы, а за ними Сретенье…
А двадцать первого февраля в ворота постучался гонец, доставивший письмо для касимовского царя.
