Во время ограбления не было ни минуты, чтобы расслабиться. «Мои адреналин и пульс зашкаливали, давление поднималось. Мне всегда было очень страшно и хотелось закончить побыстрее». Единственное, что могло заставить его задержаться, это необходимость что-нибудь разморозить. Если мясо было заморожено, он закидывал его в микроволновку.
Покончив с делами внутри домика, Найт проверял газовый гриль на предмет наполненности баллона. Если баллон был полным, а рядом имелась пустая замена, Крис менял баллоны, оставляя сам гриль нетронутым. Он был уверен, что хозяину дома лучше не оставлять однозначных доказательств, что его дом был ограблен. Затем он грузил все в лодку, если это была «лодочная прогулка», и греб, прижимаясь к берегу, до ближайшей к своему лагерю точки, где выгружал все на берег. После этого возвращал лодку туда, откуда ее взял, присыпав дно еловыми иглами, чтобы скрыть следы своего присутствия. Наконец, беззвучно, как мотылек, пролетал по Джерси к слоновьему валуну и сквозь скрытый вход проскальзывал в убежище.
К этому моменту обычно начинало светать. Некоторые вылазки длились более десяти часов, большинство из них были страшно волнительными. Он мог позволить себе расслабиться лишь после того, как последняя вещь была занесена в лагерь. «И мне предстоял долгий период мира… Хотя нет, не мира. Мир – слишком патетичное слово. Скажем лучше – долгий период спокойствия». Запасов хватало недели на две. В этот период он мог спокойно жить в своем лесном царстве. «Я так радовался, закончив очередной набег. Снова дома, снова в безопасности. Успех».
Глава 16
Книжный червь
Найт жил в грязи, но был чище, чем мы с вами. Намного чище. Сосновые иглы и глина делают нас грязными лишь внешне. А вот бактерии, вирусы, передающиеся через кашель, чихание, рукопожатия и поцелуи, – другое дело. Иногда за жизнь в социуме приходится расплачиваться своим здоровьем. В этом плане Найт устроил себе карантин и счастливо избежал нашей человеческой заразы. Он все время был здоров. Хотя временами он глубоко страдал, но ему никогда не требовалась медицинская помощь, он ни разу не получил серьезной травмы и даже не простудился.
Летом, особенно в первые годы, он был в отличной форме, сильный и проворный. «Видели бы вы меня в двадцать лет – я управлял землей, по которой ступал, она была моей, – говорил Найт, и за его раскаянием вдруг мелькала гордость. – Почему бы мне и не считать ее своей? Там не было ни единой души. Я был за нее в ответе. Я контролировал столько территории, сколько хотел. Я был Богом этого леса».
В этом районе растет ядовитый плющ. Это растение у многих отбило желание искать здесь лагерь отшельника. Найт придумал присказку – «листья-листья есть, как есть я». Напевая ее, он запомнил места, где находятся заросли, так что даже в темноте удачно избегал их. Ни разу плющ не навредил отшельнику.
Болезнь Лайма, бактериальная инфекция, передаваемая через укусы насекомых, которая может вызвать частичный паралич, одно из частых заболеваний в Центральном Мэне. Но и оно обошло Найта стороной. Одно время он беспокоился на этот счет, а потом его осенило: «Я понял – раз уж я не смогу ничего с этим поделать, какой смысл об этом думать?»
Жить в лесу, среди дикой природы, и быть зависимым от нее – это и способ достичь полной независимости от внешнего мира, и возможность понять, что на самом деле ты мало что можешь контролировать. Поначалу Найт беспокоился обо всем: что его может завалить снегом, или обнаружат походники, или поймает полиция. Постепенно и методично он стал отпускать все свои волнения.
Но, разумеется, не до конца. Чересчур расслабляться тоже опасно. Беспокойство в правильной дозировке было полезным, возможно, жизненно важным. «Я использовал беспокойство, чтобы думать. Волнение может стать прекрасным стимулом для выживания и планирования жизни. А мне нужно было много планировать».
Завершение каждой вылазки знаменовало собой временный конец беспокойства. Порядок, в котором он потреблял пищу, зависел от срока годности, начиная с говядины и заканчивая вафлями. Когда у него из всех продуктов оставалась лишь мука и какие-то крохи, он смешивал все и пек печенье. Он никогда не брал еду домашнего приготовления или без упаковки – боялся, что в эти продукты могли подсыпать яд. Поэтому все, что он крал, было запечатано в картон или банку. Он не оставлял ни крошки, выскребая все до чистоты. Затем складывал обертки и упаковки в мусорную яму, расположенную между валунами у границ лагеря.
Яма не пахла. Найт закидывал ее листьями и землей, чтобы создать компост, и они поглощали любой запах. Но большинство упаковок было сделано из провощенного картона или пластика, которые очень медленно разлагаются. Во время обыска в лагере оказалось, что многие этикетки даже не выцвели. Из-под земли извлекли образцы древнего дизайна и типографских работ. Практически мусорный аналог гробницы Тутанхамона.
Эти археологические раскопки его мусора объяснили, почему единственной проблемой со здоровьем у Найта были плохие зубы. Он регулярно их чистил, крал зубную пасту, но, конечно, не посещал дантиста, и зубы постепенно начали гнить. Проблема крылась в его кулинарных предпочтениях, так и оставшихся на уровне подростковых: много сахара и консервированная еда. «Назвать готовкой то, чем я здесь занимался, было бы слишком великодушно», – заметил Найт.
Основной его пищей были макароны с сыром. Десятки упаковок того и другого были похоронены у валунов вместе с пустыми бутылками из-под соусов и специй: черный перец, чесночный порошок, острая и соевая заправки. Часто, обнаружив в доме хороший набор специй, Найт уносил его, чтобы продегустировать с макаронами.
Крекеры, маршмэллоу, жевательные конфеты, печеные бобы, сыр в нарезке, хот-доги, кленовый сироп, шоколадные плитки, печенье, чипсы, куриные крылышки. Газировка. Буррито и пицца.
Все это извлекли из одной маленькой дыры, выкопанной руками, под пение малиновок. Найт сбежал от мира только ради того, чтобы питаться самой вредной его пищей. На самом деле, пояснил отшельник, эта еда не была его выбором – ее ведь покупали владельцы летних домиков, которые он навещал. Он воровал и деньги, понемногу – долларов по 20 в год – «система страхования», как он их называл, и жил в часе ходьбы от большого супермаркета и магазина деликатесов, но никогда не мог заставить себя зайти туда. В последний раз он ел за столом в забегаловке во время его автомобильной поездки.
Попадались ему и замороженная лазанья, и консервированные равиоли, и соус «Тысяча островов». Можно было копаться в этом мусоросборнике до бесконечности, погрузив руки по локоть, и он все никак не заканчивался. Кукурузные чипсы, сардельки, пудинги, маринованные огурцы. Этим всем можно было армию прокормить.
Найт не был гурманом. Ему было все равно, чем питаться. «Мне было не до разборчивости. Если это еда, то уже хорошо». Он не тратил на приготовление пищи больше нескольких минут. Часто он не покидал лагерь между ограблениями. Здесь всегда было чем заняться: домашние дела вроде мелкого ремонта, улучшений и уборки, и развлечения, главным из которых было чтение.
Перед тем как покинуть ограбленный дом, он осматривал книжные шкафы и ночные столики. Жизнь внутри книги всегда казалась Найту привлекательной. Она ничего от него не требовала, тогда как мир реальных человеческих отношений был таким сложным. Разговор может напоминать партию в теннис, быть таким же быстрым и непредсказуемым. Эти постоянные полускрытые визуальные и вербальные намеки, недомолвки, сарказм, язык тела, тон. Все так или иначе страдают от обид, становятся жертвами социальной неуклюжести. Это часть того, что называется «быть человеком».
