Найт же сказал, что ни на одном из допросов не упоминал этот случай с рыбаками, потому что думал, что их договоренность все еще в силе. Под соглашением он понимал то, что никто из них никогда ничего не расскажет. Но я только что открыл Крису, что Роджер говорил с полицией, и теперь он чувствовал, что их договор расторгнут.
– Были ли еще подобные договоренности? – спросил я. – Может быть, вас находили другие люди?
– Нет, больше никто.
Люди искали его годами. Если бы кто-то догадался о местонахождении его лагеря, информация распространилась бы со скоростью света.
– Вы готовы поклясться, что это правда?
– Да.
После встречи с рыбаками Найт и сделал свой экстренный тайник. Теперь он готов был немедленно покинуть лагерь до того, как его заметят, и перебраться в другое место.
Он сказал, что уже тогда всерьез думал о переезде, но помешало то, что было много снега. «Я бы оставил кучу следов. У меня было мало пищи. Я просто рискнул поверить, что они хорошие люди». К тому же, заметил Найт, сама мысль о том, чтобы все начинать сначала, утомляла его. Будь он моложе, не раздумывая перебрался бы куда-нибудь еще. Как раз в тот момент он и понял, что «круг замыкается».
Спустя два месяца после встречи с семьей Беллаванс, когда стал сходить снег, а цикады завели свои песни, запасы еды совсем подошли к концу. Найт дождался полуночи, выбрался в лес и вскоре уже открывал дверь столовой лагеря «Сосна». Наполнив рюкзак продуктами, он ступил за порог, где внезапно был ослеплен светом фонаря и оглушен криком «Лечь на землю!».
Глава 24
Аргументы «за» и «против»
Рыбаки не верили, что Найт заслуживает тюрьмы. «Будь у меня миллион долларов, – сказал Тони Беллаванс, – я купил бы ему сотню, нет, две сотни акров земли, посадил бы его прямо посередине и обставил весь периметр запрещающими знаками, чтобы человек жил, как хочет, и никто его не трогал». Старшему Беллавансу было семьдесят, у него тоже был домик здесь, но он никогда не становился жертвой ограблений Найта.
Харви Чесли, менеджер лагеря «Сосна», который больше всех пострадал от набегов Криса, высказался в том же ключе. «Я всегда думал, что если поймаю этого парня, то все равно отпущу, – сказал он. – Замороженная лазанья и пара банок фасоли это не смертельно. Он никогда не брал больше, чем ему было необходимо. За это я его уважаю».
Лиза Фицджеральд, которой принадлежала земля, где стоял лагерь Найта, сказала, что ее совершенно не расстроило то, что чужой человек десятилетиями жил на ее участке. Обнаружив его, она не стала бы вызывать полицию, да и выгнать вряд ли решилась бы.
Те местные жители, кто верил в историю Найта, реагировали очень мягко. Они сказали, что его пример будоражил воображение. К вечеру воскресенья любого человека здесь обычно посещало желание бросить работу и переселиться загород навсегда. О том, чтобы спрятаться от мира, хоть однажды мечтает каждый. Ты просто садишься в машину и уезжаешь от всего.
Показания Найта были очень четкими. Да, он грабил домики, чтобы обеспечивать себя всем самым необходимым в уединении, но никогда не применял насилия. Он не носил оружия. Он не хотел ни с кем сталкиваться. Он был гиперчувствительным интровертом, а не матерым уголовником. Повинуясь некоему странному зову, он рассказывал о себе правду настолько полно, насколько мало бы кто из нас осмелился. Он явно не хотел становиться частью нашего мира.
Несколько владельцев собственности на Северном пруду объявили, что готовы предоставить Найту землю для проживания. Давайте запустим сбор средств в Интернете, предлагали другие, и пусть у него будет достаточно наличности, чтобы несколько лет покупать продукты, а не воровать их. Его нужно немедленно выпустить из тюрьмы и отправить обратно в лес. Он же никогда и никому не причинил вреда.
Физически – нет. Психологически – да. Остальные жители были в ярости от его набегов. Вещи, которые он крал, могли и не представлять какой-либо ценности, однако вместе с ними он забирал частичку людского покоя. Некоторые говорили, что они годами боялись спать в своих домиках.
«Я чувствовала себя изнасилованной, и это продолжалось из года в год, – сказала Дебби Беккер, которая вместе с мужем владела домиком на Северном пруду двадцать пять лет. – Я потеряла счет кражам». Оба ее сына в детстве страшно боялись отшельника. Им снились кошмары. Семья ставила охранную систему, даже просила полицейского переночевать у них, но ничто не помогало. «Я ненавижу этого человека за то, что он нам сделал», – сказала Беккер.
Марта Паттерсон, чей домик тоже был постоянной мишенью Криса, заявила, что отшельник украл несколько приборов столового серебра, унаследованных от ее матери, и несколько особо любимых вышитых вручную скатертей. Но в действительности все было куда серьезнее. Паттерсон выбиралась на природу, чтобы убежать от давления и стресса повседневной жизни, а Найт лишил ее этой возможности. «Я не могла ни окна открыть, ни сходить на пляж без того, чтобы не дергаться, – говорила она. – Он украл мой покой».
«Если ему нужна была еда, – сказала Мэри Хинкли, жертва нескольких десятков ограблений, – мы бы дали ему еды. Попросил бы. Но он просто издевался над нами, снова и снова. Я постоянно боялась, что он вломится ночью, когда мои внуки были здесь. Я презираю этого человека. Мне стыдно такое говорить, но я так чувствую. Я не помню, чтобы меня в жизни что-либо еще так расстраивало».
Если Найт и правда хотел жить в лесу, так и жил бы, промышляя охотой и рыбалкой, говорили многие. И как вообще можно было понять, что он не вооружен и не опасен? Даже за одно ограбление сажают лет на десять. Найт был не более чем ленивым мужланом и тысячу раз – вором. Его нужно запереть в тюрьме, возможно – пожизненно.
Человеком, который должен был выбрать меру наказания для Найта или же вынести оправдательный приговор, была окружной прокурор Меган Малони. Она выросла в Мэне, в семье служащих, живущих в муниципальной квартире. В школе она была отличницей, получила стипендию на юридическом факультете в Гарварде. Она слышала самые разные мнения жителей о Найте – отпустить в лес, посадить на всю жизнь – и сама испытывала по этому поводу внутренний конфликт. «Это сложный случай, – говорила она. – В законе нет четких указаний для подобных дел».
Сам Найт не ждал, что ему все сойдет с рук. «Мое воровство никак нельзя оправдать, – говорил он. – И я не хочу, чтобы люди находили объяснение моим плохим поступкам потому, что в чем-то они мною восхищаются. Примите меня всего – хорошего и плохого. Судите как есть. Не ищите мне оправданий».
«Все пытаются придумать отговорки, – говорил Хьюз, бывший свидетелем откровений Криса в столовой «Сосны». – Преступники всегда будут отрицать, и отрицать, и отрицать. Даже если ты их за руку поймал во время кражи, они будут повторять: «Клянусь Богом, я этого не делал». Вот с чем ты имеешь дело, когда работаешь в полиции. Наш мир такой. Я к этому уже привык».
Хьюз сказал, что еще не встречал человека, который был бы так честен относительно своих преступлений, как Найт. Он без раздумий признался в тысяче ограблений. Он понимал, что поступил плохо, чувствовал смущение и стыд, но полностью признавал сам факт. «Все внутри меня хотело возненавидеть этого парня. Я типичный упрямец. Он же воровал еду из лагеря для инвалидов. Но я не могу его ненавидеть. Можно сто лет проработать в полиции, но никогда не встретить подобного человека».
