Джоэл Найт управляет автомобильной мастерской в туристическом городке Белфаст, на побережье Мэна. Я поехал туда без намерения встретиться с Крисом. Доехал до мастерской Джоэла и вошел внутрь. В гараже из четырех боксов кипела работа. Но Джоэла оказалось довольно легко вычислить: в черной футболке он выныривал из-под капота внедорожника, сначала с дрелью в руке, затем с отверткой, плавно двигаясь в маленьком пространстве, будто обтекая машину. Естественная грация, видимо, передается в семье Найт по наследству.
«Он гениально починил мой Prius», – поделилась Линдси Макгуайр, совладелица книжного магазина. Она сказала, что все в городке, конечно же, знают о брате Джоэла. «Но я никогда не спрашивала его о Крисе, – сказала она. – Мы не настолько близко знакомы». Она поделилась со мной городской легендой, что мать Криса все эти годы праздновала его день рождения и даже пекла торт.
Я прошел в гараж и представился Джоэлу. По выражению его лица – не злому, но жесткому – я понял, что разговор будет коротким. Его руки были в масле, и мы обошлись без рукопожатия. Джоэл подтвердил, что никто в семье не знал, где был Крис все эти годы, и, насколько ему известно, никто не помогал его брату, никто из семьи с ним не виделся, и все, кто думают, что он лжет – ошибаются. По его тону было ясно, что он тоже не понимает действий брата.
– Когда вы стали верить, что Крис, скорее всего, умер?
– Я не хочу об этом говорить. Это личное.
– Как его встретили, когда он вернулся домой?
– Это личное.
И Джоэл снова скользнул под капот, давая понять, что разговор окончен.
Я заехал к его подружке, Элис Макдоналд. Открыв дверь, она произнесла лишь: «Я не могу с вами разговаривать» – и закрыла ее.
Я позвонил его матери и сказал, что хотел бы поговорить о Крисе. Она ответила: «Понимаю» – и положила трубку. Фил Доу из исторического общества рассказал, что Джойс рада возвращению Криса. Она говорила, к нему вернулся аппетит, и он накинулся на еду. «Она любит смотреть, как он ест», – сказал Доу.
Лишь однажды Крис вновь вышел на связь. Я отправил ему открытку – поздравление с праздником, вложив в конверт фото моих детей, и спустя пару недель получил записку, написанную знакомым корявым почерком, черной ручкой, на простом почтовом бланке. «Такая красота и радость невозможны без чувства внутреннего удовлетворения», – сказал он об открытке. По поводу детской фотографии написал: «Хороший снимок». Как обычно, без подписи. Но мое сердце было согрето его ответом. Кажется, он начал немного отходить после тюрьмы.
Этой запиской наше общение и ограничилось. Спустя семь месяцев после того, как мы попрощались в тюрьме, я снова возвращаюсь в Мэн. По дороге из аэропорта я останавливаюсь у цветочного магазина и покупаю большой букет пурпурных фиалок. Это будет моя Оливковая ветвь. Затем торможу возле булочной, где беру яблочный пирог для его мамы. В любом случае она не обидится.
Миновав лесопилки, антикварные магазины, череду дешевых мотелей и бассейнов, я приближаюсь к цели. Пара диких индюшек сидит на отбойнике. На раскладном столике у обочины продаются фермерские яйца. Продавца нет, только коробка для денег рядом. Центральный Мэн по-прежнему верит людям.
Поездка по главной улице Альбиона занимает секунд сорок – почта, библиотека, заправка, церковь, магазин. На информационной доске возле него – написанные от руки объявления о починке дизеля, классах йоги, уборке снега и найме проводников для охоты. Светофора – и того нет. На въезде и выезде из городка россыпи деревянных домиков, белых и крашеных, посаженных близко к дороге. Затем – снова деревня. Молочная ферма, место, где разделают убитого вами оленя, кладбище с парой надгробий двухсотлетней давности.
Дом Найтов – самый замаскированный, прячется за стеной из кустов и деревьев. С дороги видны лишь окна второго этажа с ярко-голубыми ставнями. На черном почтовом ящике значится: Джойс Найт. Рядом два ящика для газет, один для «Портленд Пресс Геральд», а второй – для «Утреннего стража». Гигантский красный клен возвышается над двором.
Я заталкиваю арендованную машину на маленькую немощеную подъездную дорожку перед бледно-желтым гаражом, стоящим отдельно от дома, с металлической табличкой с надписью «Шелдон Найт». Во дворе тихо. Других машин не видно. Кажется, никого нет дома. Некоторое время я сижу в машине, думая, что теперь делать. Что-то в этом доме заставляет меня нервничать. Наконец я выхожу со своим фиалковым букетом и яблочным пирогом, делаю несколько шагов по направлению к двери. И тут из-за кустов бесшумно появляется Крис Найт.
Глава 27
«Лесная Дама»
Он побрит, на нем коричневая фланелевая рубашка, заправленная в вытертые синие джинсы, и коричневая бейсбольная кепка без логотипа. Все те же очки в серебристой оправе, которые ему выдали в тюрьме. На ногах – кожаные рабочие ботинки.
Я протянул ему фиалки, он лишь бегло взглянул на них. Это как предложить рыбе стакан воды. Фиалки, я только сейчас заметил, были тут повсюду – лиловые, розовые и белые. Я опустил букет и поднял другую руку, с пирогом, словно официант: «Я привез кое-что для вашей мамы».
Глаза Найта скользнули по коробке. «Нет», – сказал он строго. Я вернулся к машине, открыл водительскую дверцу, положил обратно фиалки и пирог и закрыл ее.
Мы стояли на неестественно большом расстоянии друг от друга. «Можно пожать вам руку?» – спросил я. Раньше у нас не было такой возможности, ведь нас разделяла стена.
«Я бы предпочел этого не делать», – ответил Найт.
И мы не стали.
Кивком головы он пригласил меня пройти за ним. Мы зашли за гараж и потеряли из виду дорогу, над нами – нежно пахнущие ветви сирени, касающиеся волос. Трава после недели дождей ярко-зеленая, яблони все в цвету. Вот показался деревянный сарай, где Найт разбирает свои моторы в полном уединении.
Вокруг вьются мошки, похожие на летающий молотый перец, и я периодически убираю их от лица, но не ловлю и не прихлопываю. Даже во время наших свиданий в тюрьме я старался контролировать свои жесты, чтобы не тревожить Найта. Его же движения всегда были такими четкими и спокойными. Казалось, его совсем не беспокоят насекомые.
Все без исключения, с кем мне удалось поговорить из его окружения, говорили о том, как Найт переменился в лучшую сторону. Он выглядит здоровым – цвет его кожи стал более естественным. Он все еще худой, но не истощенный, каким был когда-то. Отсутствие бороды делает его моложе. Он был у зубного. Один зуб пришлось вырвать, зато остальные теперь выглядят сверкающими и чистыми. Но первое же, о чем он мне рассказал, было то, что весь его оптимизм – подделка, маска для публики. На самом деле он глубоко страдает.
«Мне не очень хорошо», – признал он. Никто его не понимает. Люди постоянно обижаются на то, что он говорит. «Они считают меня грубым и высокомерным. А еще я все время чувствую себя школьником». Он принес мир в жертву полной независимости, а теперь ему, пятидесяти лет от роду, не разрешают принять простейшего самостоятельного решения.
