Сопровождающим от полиции назначили Гельмута Зонтхаймера. На его машине они быстро преодолели дорогу, без остановок минуя все посты. Обломки увидели издалека. Утопленный в пожарной пене хвост «Туполева» лежал прямо на проселочной дороге. В нескольких метрах от него – шасси и турбины. Искореженный, покрытый копотью металл. Чьей-то рукой расчищен российский флаг на фюзеляже. Десятки полицейских и экспертов в защитных костюмах. Из обломков выносили тела.
– Виталий, извините, но этого нельзя делать. – Гельмут остановил Калоева, попытавшегося войти за экспертами в самолет.
– А вдруг там мой сын? Или дочь? – закричал он в ответ. – Я имею право! Это мои дети!
– Виталий, нам разрешили присутствовать здесь только при условии, что мы не станем мешать работать оперативным службам! Пожалуйста! Мне придется надеть на вас наручники!
Некоторые тела были настолько обезображены, что простого взгляда было мало, и он бежал за носилками, пока не появлялась полная уверенность, что это не его ребенок.
Виталий простоял у обломков до тех пор, пока не вынесли все обнаруженные там останки. Каждый раз, когда из темноты салона показывались полицейские с носилками, он вздрагивал, но заставлял себя смотреть. Некоторые тела были настолько обезображены, что простого взгляда было мало, и он бежал за носилками, пока не появлялась полная уверенность, что это не его ребенок. Тела и их фрагменты складывали на поляне, где другие полицейские убирали их в мешки и относили в припаркованный на обочине грузовик.
– Виталий, вы хотите, чтобы я прочитал молитву? – Пастор видел, что Калоева трясет от едва сдерживаемых слез.
Священник хотел подойти ближе и обнять Виталия, но чувствовал, что тот пребывает в полном смятении и отнюдь этого не жаждет, а наоборот.
– Молитву?! – прокричал ему Калоев в ответ. – После всего этого, – он показал рукой на тела, – вы все еще верите в Бога?! Если он есть, ваш Бог, то почему допустил такое?! – Виталий тяжело задышал, сдерживая гнев и слезы. – Куда свозят тела? – спросил он у Гельмута.
– Эту информацию не разглашают.
– Я должен осмотреть тела и найти своих близких.
– Давайте проедем в штаб. Этот вопрос нужно обсуждать с руководством.
В штабе шло совещание. Гельмут предложил не ждать, а пока разместиться в отеле и, возможно, немного отдохнуть, «если Виталий пожелает». Но Калоев хотел сначала поговорить с руководством штаба.
– Виталий, – обратился к нему пастор. – Нам с Катериной, к сожалению, нужно уехать. Я оставляю вас на попечение моих коллег. – Майер позвал двух мужчин и девушку, стоявших неподалеку. – Это Уве Беккер – местный священник и мой хороший приятель. Михаэль Освальд – его помощник и психолог при пожарной бригаде. И Майя согласилась помочь вам как переводчик.
– Здравствуйте, господин Калоев, – девушка протянула ему руку последней. – Я не знаю, как ваше от-чест-во, – проговорила она по слогам.
– Можно просто Виталий.
– Виталий, мы будем здесь с вами сколько вам нужно. Вы не переживайте, пожалуйста, ни о чем…
– Спасибо.
Ждать встречи с замначальника штаба пришлось около часа. Почти все это время Виталий просидел вдали ото всех, на скамейке в углу кафетерия. Несколько раз к нему подходила Майя, предлагала то чай, то кофе, то воды. Спрашивала, как он себя чувствует, не нужен ли ему врач. Дважды он выходил покурить на улицу, на третий – обступили журналисты. Они уже знали, что один из родственников погибших находится в штабе, и пытались его вычислить. Спасла положение невесть откуда взявшаяся Майя.
– Он не имеет отношения к катастрофе, случайно здесь оказался. Приехал вместе с людьми, которые будут помогать с переводом, – сказала она репортерам по-немецки и, взяв Виталия под локоть, быстро увела в здание.
На встречу с начальником штаба пошли все вместе. Он встретил их в дверях кабинета.
– Господин Калоев, мне очень жаль, – полицейский пожал ему руку. – Примите мои соболезнования.
– Соболезнования? Значит, вы уверены, что никто не выжил?
– Мне тяжело вам об этом говорить… Вы ведь там были и уже, наверно, все понимаете. Мы обнаружили пока только двадцать восемь тел…
– Опознанные уже есть?
– Пока только двое – пилоты Боинга. И это не подтвержденный экспертизой факт, а только наше предположение. В том самолете просто больше никого не было.
– А остальные? Сколько времени нужно на опознание?
– Я боюсь, что в большинстве случаев потребуется генетическая экспертиза, а это может занять до двух недель.
– Я могу увидеть тела погибших? Тех, кого вы уже нашли…
– К сожалению, это запрещено. Так решили сегодня на совещании в Юберлингене. Там был министр внутренних дел Германии и ваши дипломаты.
– Но я ведь отец! Кто может запретить мне увидеть собственных детей?
– Поверьте, это продиктовано исключительно заботой о родственниках. Вы же были там, понимаете, в каком состоянии тела…
– А в поисках я могу помочь?
– Нет, господин Калоев, к сожалению. Этим должны заниматься профессионалы. Да и они не всегда справляются. Нам пришлось заменить половину полицейских, работавших на месте минувшей ночью, из-за их психологического состояния.
– И что же вы предлагаете мне? Лишь ждать?
– Другого выхода нет.
– Но я не могу просто так сидеть! Поймите меня!
– Ну, хорошо… Я поговорю с руководством. Может быть, вам разрешат в порядке исключения. Я позвоню вам вечером. Где вы остановились?
– У нас, – ответила за Виталия переводившая беседу Майя. – Я оставлю вам номер телефона.
Глава 5
Шесть минут
3 июля 2002 года
Спустя сутки после катастрофы
Юберлинген, Германия
В эту ночь ему впервые приснился этот сон. Тот самый, который потом Виталий будет видеть каждую ночь. Он заснул, сидя в кресле, казалось, всего на несколько минут, а когда очнулся, показалось, что это не во сне, а наяву где-то совсем рядом кричит его девочка.
Виталий стал шарить в темноте руками, словно он дома во Владикавказе и Диана, забравшаяся в родительскую постель, вскрикнула во сне рядом с ним. Когда через несколько секунд сознание вернулось, Виталий заплакал от горя и бессилия: «Я не могу, я больше ничем не могу ей помочь!» Он колотил себя по ноге, сломанной несколько лет назад на стройке, до тех пор, пока боль не стала настолько невыносимой, что смогла на мгновение заглушить душевную. Калоев завыл, закусив губу, и слезы наконец остановились.
