Когда мы вошли в столовую, никто даже не взглянул на нас. На вечере песни мы сидели в стороне – никто и не подумал привлечь нас. Там было немало молодых людей нашего возраста, которые нас просто игнорировали. Парни не пригласили нас поиграть в футбол на траве, девушки вообще нас не заметили. В какой-то момент мы поняли, что, хотя армия и привезла нас, чтобы мы познакомились с жизнью в кибуце, кибуцники не были заинтересованы в знакомстве с нами, их интересовала только бесплатная рабочая сила.
После того как Джордже оставили в больнице и еще одного югослава выгнали с базы-80 за воровство, нас, выходцев из Югославии, осталось десять. Армия в своей бесконечной мудрости решила, что мы – компания избалованных буржуа – очень подходим для авторемонтных работ. «Когда вы демобилизуетесь, у вас уже будет специальность», – подбодрил нас офицер на распределении. Так мы попали в армейскую автомастерскую в районе города Афула.
На следующий день после прибытия нас распределили по разным участкам: меня сделали автоэлектриком, Рожи отправили на ремонт радиаторов, остальных – Альберта, Браче, Мирко, Мато-большого и Мато-маленького, Златко, Баррана и Оскара – назначили автомеханиками.
Командиром автомастерской был немецкий еврей-очкарик капитан Давид Шехнер, который казался нам пожилым человеком. Сегодня-то я знаю, что ему было всего двадцать семь. Шехнер узнал, что я говорю по-немецки, и подразделение поменяло язык: вместо венгерского мы – группа переживших Катастрофу – стали получать приказы по-немецки.
Через несколько недель от имени «югославов» я обратился к капитану Шехнеру с просьбой разрешить нам учить иврит. Он отправился в Афулу и нашел учительницу иврита по имени Рахель. Дважды в неделю она приезжала в часть в шесть часов вечера, чтобы обучать нас ивриту. Это была молодая, приятная и очень добросовестная девушка. Она была настолько преданной делу и добросовестной, что через несколько недель интенсивного обучения мы обнаружили, что после урока она остается в комнате командира до рассвета. Через несколько месяцев они поженились и продолжали жить счастливо и после того, как Давид Шехнер демобилизовался.
Несколько лет назад мне позвонила Рахель Шехнер и сообщила, что Давид скончался. «Ты поженил нас сорок пять лет назад, – сказала она, – и я должна была тебе сообщить, что его не стало».
Наша мастерская была настоящим сумасшедшим домом, в котором круглосуточно работали около ста человек, поскольку состояние транспорта в армии после войны оставляло желать лучшего. Единственное, что волновало Шехнера, – чтобы мы отремонтировали как можно больше машин за как можно более короткий срок. И к черту дисциплину. Был у нас на базе Ахмад, араб из Акко, попавший в плен во время Войны за независимость, – он занимался чисткой картошки и уборкой кухни. Капитан Шехнер решил, что жаль тратить время механиков на охрану въезда на базу, и поставил Ахмада на постоянную охрану ворот. Я думаю, это была единственная база за всю историю Армии обороны Израиля, на которой вооруженный пленный араб охранял сто израильских солдат. Этой удобной расстановке сил был положен конец, когда офицер службы безопасности Северного округа приехал из Назарета ремонтировать свой джип. Взволнованные объяснения Шехнера по поводу того, что он старается экономить рабочую силу, не возымели действия, и Ахмад вернулся на кухню.
Никто не обучал нас этой работе. Все делали методом проб и ошибок, как ученики средневековых гильдий. Но со временем я научился чинить стартер, настраивать регулятор, заменять прерыватель-распределитель, не говоря уже о таких простых операциях, как установка и замена фар. Мои пальцы были постоянно черны от машинного масла и изоляционной ленты, но через год я сдал экзамен в центральном армейском гараже в Бат-Галим и получил диплом автоэлектрика.
Из всех полученных за мою жизнь дипломов именно этим я гордился больше всех. С тех пор и до конца своей жизни я был абсолютно убежден в том, что на свете не существует электроприбора, с которым я не справился бы. Мои домашние, наученные горьким опытом, обычно прятали сломанные электроприборы до прихода мастера, чтобы меня в очередной раз не одолело безудержное желание разобрать что-нибудь на части и собрать снова.
Я с улыбкой вспоминаю многочисленные смешные истории из своей жизни, пытаясь понять, какие из них сделали меня тем, кем я стал. Я всегда любил читать биографии. Лежа в кровати в час ночи, разложив на своем могучем животе биографию Сталина или Рузвельта, я наблюдал с изумлением, как молодой человек, которого прочили в священники, стал одним из самых чудовищных убийц в истории, или как избалованный единственный наследник одного из богатейших семейств Нью-Йорка вырос человеком, выведшим Америку из Великой депрессии. Я, конечно, не претендую на сравнение с ними, но одно сходство есть: желание аутсайдера пробиться наверх.
И дело не в том, что Наполеон был корсиканцем, Гитлер – австрийцем, Сталин – грузином, Рузвельт болел полиомиелитом и был прикован к инвалидному креслу, а Черчилль прослыл политическим прокаженным, игнорируемым своими современниками. Им всем было что доказывать. И они доказали. Каждый по-своему. Мои устремления были много скромнее. Но каждый отремонтированный генератор еще на сантиметр приближал меня к поставленной цели: стать израильтянином.
Мое окружение оставалось прежним. Руди удалось вызволить свои деньги из британского банка, и они с мамой перебрались из лагеря для репатриантов в крохотную квартирку на улице Царя Соломона в Тель-Авиве. Петера они отправили в кибуц Кфар-Сольд и навещали его только раз в полгода. По сегодняшним понятиям это ужасное отношение к одиннадцатилетнему ребенку, но в те времена нужды и повсеместной экономии это было вполне обычное явление. Мне было жаль Петера, но я ничего не мог поделать.
Однажды субботним утром я обнаружил, что в нашей мастерской на выходные оставили штабной автомобиль. Я «позаимствовал» его и отправился навестить Петера. Увидев меня, он заплакал. И потом еще долгие годы вспоминал, как поднялся его авторитет среди мальчишек, когда в ворота кибуца въехал штабной автомобиль, и из него вышел его брат в военной форме.
Глава 17
Яеду на машине из Цюриха в Санкт-Галлен. Воздух абсолютно прозрачен, вершины Альп все еще покрыты снегом, звон колокольчика возвещает о приближении стада коров. Так выглядит мир сквозь дырку швейцарского сыра.
Впереди трактор тащит на буксире какую-то сельскохозяйственную машину. Меня что-то тревожит, что-то мешает наслаждаться кристальной тишиной и умиротворяющими пейзажами. Бросаю взгляд на приборную панель – абсолютно все в порядке, но что-то не дает мне покоя.
И тут жена говорит: «Посмотри, что написано на этом комбайне!»
Я читаю и понимаю, что встревожило меня. На комбайне написано огромными буквами – «Менгеле».
И я вспомнил, что в сообщениях о чудовище из Аушвица действительно говорилось, что семейство Менгеле производит сельскохозяйственную технику. Они могли бы назвать свою компанию как угодно, но, видимо, очень гордятся этой фамилией и поэтому пишут ее большими буквами.
Я еду следом за «Менгеле» и хочу домой.
