Однажды я танцевал с женой на вечеринке, где вино разливали в хрустальные бокалы, а на женских шеях красовался натуральный жемчуг. Оркестр играл английский вальс, и сквозь знакомую, далекую мелодию на серебристом экране воспоминаний детства перед моими глазами появились родители: уверенные в себе и улыбающиеся, они танцуют на террасе отеля на берегу Адриатического моря, а я – маленький мальчик – сижу в плетеном кресле и пью фруктовый сок, глядя на мать – блистательную принцессу и на отца – мужественного рыцаря, парящих над сверкающим паркетом. Это мои родители участвуют в генеральной репетиции того танца, который я потом танцевал с женой – под ту же мелодию английского вальса.
Отец раз в неделю ездил на поезде в Суботицу работать в газете. Я приехал к своей карьере журналиста на 4-м автобусе, который ходил от начала до конца улицы Бен-Иегуды в Иерусалиме. Как однажды я отказался выйти на работу на железной дороге в Югославии, как пошел в армию вместо лагеря для репатриантов, так и это решение – стать журналистом – я принял мгновенно, не представляя себе, что меня ожидает. Было ли это действительно моим решением или предощущением пути, проложенного для меня предыдущими поколениями?
Благодаря этому решению я встретил свою жену, определил свой жизненный путь, стал политиком, с помощью телевидения вошел в каждый израильский дом и разделил страну на тех, кто меня любил, и тех, кто ненавидел. Но когда я садился в автобус на углу улицы Фришмана, то все еще думал, что еду в другом направлении.
Это случилось на втором году подготовки к получению аттестата зрелости. Я сдал уже большую часть экзаменов на аттестат зрелости, и мне оставалось учиться считаные месяцы. Я все еще работал посыльным на велосипеде, когда однажды мать вызвала меня на разговор и торжественно сообщила, что добыла мне работу, о которой можно только мечтать: диспетчером в таксопарке.
Я чуть со стула не свалился. Как? Где?
В соседней квартире, объяснила она, живет господин Френкель, один из владельцев таксомоторной компании «Авив».
Мать встретилась в магазине с его женой и рассказала ей, как тяжело сыну зарабатывать на жизнь посыльным. В тот же вечер госпожа Френкель сказала господину Френкелю, что это сионистская задача первостепенной важности – помочь двадцатиоднолетнему репатрианту, демобилизовавшемуся из армии и с трудом зарабатывающему себе на жизнь. Господин Френкель согласился. «Пусть приходит завтра утром, – сказал он, – я возьму его на работу с испытательным сроком».
В ту ночь я почти не спал. В начале 50-х получить работу в таксопарке – это как сегодня устроиться в перспективный высокотехнологичный стартап. Утром я встал рано, принял душ и сел в автобус. Он ехал медленно, и я рассматривал прохожих через окно. Почему-то они казались мне более мрачными, чем обычно, – как будто были окончательно подавлены жизнью.
Автобус остановился на бульваре Ротшильда, двери с тяжелым вздохом открылись, но я остался сидеть. Конечной остановкой автобуса № 4 была центральная станция. Я знал, что рядом с ней, в одном из маленьких переулочков, находится редакция венгерской газеты «Уйкелет». Кто-то показал мне, как пройти, я поднялся на второй этаж и зашел в одну из комнат. Мужчина в костюме вопросительно поднял глаза.
– Меня зовут Томи Лампель, – сказал я.
– Да?
– Я умею писать.
– Ну и?..
Я пытался сообразить, успею ли я выскочить на улицу, запрыгнуть в автобус в обратном направлении и вовремя приехать на встречу с Френкелем?
– Я ищу работу, – сказал я, – любую!
Дежё Шен, заместитель редактора, пристально посмотрел на меня.
– Ты можешь покрутиться здесь, – сказал он, – платить тебе мы пока не будем – сначала посмотрим, что ты умеешь.
Я не был уверен в том, что понял его правильно, но сделал так, как он сказал, и стал расхаживать по редакции, заглядывая во все комнаты подряд. В те времена газета «Уйкелет» была довольно серьезной – ее ежедневный тираж составлял целых 35 тысяч экземпляров. В одной из комнат сидел тощий фельетонист, которого звали Эфраим Кишон, – он писал и стирал, стирал и писал. Человек, который должен был стать самым моим близким другом на последующие пятьдесят лет, едва поднял голову, когда я представился. В другом кабинете сидели два карикатуриста – Дош и Зеев, один высокий и грустный, другой низкого роста и улыбчивый, они тепло пожали мне руку и пожелали удачи. В следующем кабинете я увидел человека, лицо которого было мне знакомо: артист театра «Абима» Авраам Ронаи, положив ноги на стол и прихлебывая коньяк прямо из бутылки (в 9 утра!), звучным голосом рассказывал о своем последнем спектакле. Несколько лет спустя меня вместе со всеми этими людьми будут называть венгерской мафией, но в тот день они казались мне полубогами.
Особое впечатление на меня произвел ночной редактор – смуглый элегантный человек, который имел обыкновение делать то, чего я больше никогда за все годы своей журналистской деятельности не видел: по средам он вставал в центре комнаты и одновременно диктовал две разные статьи: статью на четверг – одной машинистке, а статью на пятницу – другой. Это был Исраэль (Рудольф) Кастнер, впоследствии герой и жертва печально известного «процесса Кастнера».
В течение четырех дней я ничего не делал, но однажды Кастнер подозвал меня.
– Я так понял, ты хочешь быть журналистом, – сказал он.
– Да, – ответил я сдавленным голосом.
– Отлично, – сказал он, – тогда сгоняй купи мне сигареты. Он достал из кармана деньги, я побежал вниз и вернулся с двумя пачками и сдачей. Он взял их у меня и сказал: «Ты принят».
Кастнер свое слово сдержал, поскольку на следующий день меня вызвал Шен.
– В Ашкелоне будет пресс-конференция, – сообщил он, – созывает ее председатель местного совета, человек по имени Элиэзер Милрод, который утверждает, что собирается превратить Ашкелон в центр туризма и археологических изысканий. Поезжай туда и привези статью.
За первой в своей жизни статьей я поехал на автобусе с пересадкой. Когда водитель объявил «Ашкелон», я выглянул в окно и увидел кругом песок и только несколько домов вдалеке. Я вышел из автобуса и пошел в направлении моря, пока не дошел до здания местного совета. Глава местного совета стоял на небольшом возвышении и, жестикулируя, о чем-то возбужденно говорил. Я не понял почти ни одного слова, но записал несколько предложений в записную книжку, которую мне дала одна из секретарш. Все журналисты побежали на обратный автобус в Тель-Авив, а я решил остаться. Прогуливаясь между домами, я поговорил с несколькими местными жителями, добрался до археологических раскопок, понаблюдал за археологами с загорелыми торсами, которые копались в руинах.
Ночью я вернулся на попутках и написал первую в своей жизни статью. Шен прочитал ее, посмотрел на меня, улыбнулся и повторил то, что сказал Кастнер: «Ты принят».
Я стал журналистом.
Глава 19
На официальном обеде в Шанхае, за порцией супа из акульих плавников (сомнительный деликатес, который китайцы подают особо важным гостям, над которыми хотят поиздеваться), я спросил заместителя мэра Чжань Чана, сидевшего напротив меня в украшенном золотыми драконами красном кресле, как он борется с растущей преступностью.
