Книга Шанс все изменить, страница 22. Автор книги Мейси Ейтс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Шанс все изменить»

Cтраница 22

Если бы его сын выжил, сейчас он был бы уже взрослым. Или почти взрослым. Леону оставалось гадать, приходилось ли ему думать об этом в прошедшие годы, или алкоголь и женщины вытесняли такие осознания полностью.

Он обнаружил, что уже не может заниматься Изабеллой так, как раньше. Стал избегать ее. Конечно, гордиться тут было нечем. Но гордости вообще не было места в этой ситуации. Не было и логики. Только боль. Чистая, ничем не смягченная. И постоянная.

Даже если сегодня ему не было больно дышать, реальность потери все равно оставалась с ним. Скорбь по сыну была частью его существования. Рана, которая со временем, может, и заживет, но наверняка оставит шрам.

Он вышел в кабинет, где Роза проводила большую часть времени, зная, что она будет там составлять каталог книг отца и его обширных коллекций. К его удивлению, рядом стояла маленькая розовая переносная колыбелька. Делая заметки по работе, Роза одновременно покачивала ее и напевала что-то без слов. В этом совмещении занятий было что-то невероятно материнское, и волна эмоций накатила на него как цунами, едва не сбив с ног.

– Я должен извиниться перед тобой, – объявил Леон, удивляя самого себя. Идя сюда, он не знал, что собирается это делать.

– Пожалуйста, только не говори мне, что приготовил новые сюрпризы. Коллекция выписанных из-за границы жен должна вот-вот прибыть, а ты про них забыл? У тебя есть конюшня? Ты проиграл все в казино? – Роза прищелкнула пальцами, словно ее только что посетила гениальная мысль. – Ты держишь беговых хорьков!

– Нет. – Леон опустился на кушетку рядом с ее креслом, на расстоянии от Розы и колыбельки. – Помнишь, как я читал тебе лекцию о том, как обращаться с Изабеллой?

– Да-да, помню. Когда я была без одежды и посреди нервного срыва. Такие моменты обычно запоминаются.

– Тогда мне легко было тебя поучать. Требовать, чтобы ты относилась к Изабелле как к родной или ушла подальше.

Роза выгнула светлую бровь:

– Я очень рада, что тебе это было легко. Мне слушать было тяжелее.

– Могу представить.

– Но ты был прав. Даже тогда я это знала. Она ни в чем не виновата. Она не отвечает за решения, которые принимают взрослые. И не заслуживает быть сосудом для чужих обид. Я имею право сердиться, но не имею права направлять это на нее.

– Очень зрелый и разумный подход. Но я не имел права тебе такое говорить. Я не понимал, каким тяжелым может быть прошлое. Эмоционально я был, можно считать, ребенком. Но теперь я понимаю, как трудно преодолеть пережитое. Не уверен, что мне хоть раз это удавалось…

– Если не считать сложности иммиграционной системы, нищету и отсутствие образования?

– Ладно, за это я получаю призовые баллы. Однако с точки зрения эмоций и умения с ними справляться… я не имел права читать тебе нотации.

– Ты что, действительно просишь прощения? – Она широко раскрыла глаза.

– Да.

– А за вчерашнее ты тоже собираешься извиняться?

– Не требуй слишком многого сразу.

Изабелла захныкала, и Роза немедленно отложила блокнот, подняла малышку из кроватки и прижала к груди.

– По-моему, она надеется, что скоро ее покормят.

– Для этого надо позвать няню?

– Нет, у нее сегодня выходной. Ты ведешь себя так, словно Изабелла здесь первый день, а не несколько недель. Изменился только ты. Ты ее кормил, ухаживал за ней… Пока не вспомнил.

– Воспоминания и заставили меня извиняться. Легко считать, что все просто и понятно, если ничего сам не пережил.

– У меня для тебя новости. Изабелле безразличны твои страдания. Она – младенец. Ее заботит только она сама. А еще – еда, сон и ласковые руки. Ей все равно, что тебе тяжело. Ее бутылочка греется вон там на столе. Дай ее сюда, – скомандовала Роза, не сдвигаясь с места.

Раньше он не видел Розу такой. Она командовала. Она не осторожничала с ним, не заботилась о его душевном состоянии. Как ни странно, ему это нравилось. Та ночь в детской была словно испытание огнем. Было больно, мучительно, но в то же время у него в душе загорелся огонь, которого так не хватало.

Спорить с Розой было… нет, не привычно. Он вдруг понял, что они никогда не спорили. Даже до аварии, он был в этом уверен. Но тогда это было нетрудно – они вообще редко разговаривали. И все равно он чувствовал себя более живым, когда спорил с ней. Может, это напоминало обстановку на работе.

Так он чувствовал себя мужчиной, а не инвалидом.

Конечно, еще больше он чувствовал себя мужчиной, когда Роза его целовала. Прикасалась к нему. Но теперь ее подобные занятия, похоже, не интересовали. Он готов был принять споры в качестве альтернативы.

– Чем дольше ты будешь там стоять, тем громче она будет кричать, – сказала Роза.

Леон забрал из подогревателя на столе бутылочку и вручил ей, стараясь при этом не слишком приближаться к Изабелле. Роза вложила соску в ротик малышки, которая уже начинала возмущаться; Изабелла благодарно забулькала, принимаясь за еду. А Роза тем временем встала и наклонилась к Леону:

– Забери ее у меня.

Леон отступил, внутри у него все сжалось.

– Не стоит.

– Можешь держаться на расстоянии от меня сколько хочешь, Леон, но поступать так со своей дочерью ты не имеешь права. Когда ты вспомнил прошлое, то лишился защиты. Ты смог прийти и извиниться передо мной, и это хорошо, но я не думаю, что ты поступаешь правильно. Если ты не собираешься за нее сражаться, это буду делать я. Я дала обещание – не тебе и не ради тебя, а ей. Я обещала, что буду любить ее как родную дочку, что буду сражаться за нее, даже против тебя.

Леон стоял как громом пораженный, не в силах отвести от нее глаз.

– Это ребенок, а не бомба, – надавила Роза.

Леон не мог с этим согласиться. Он лучше других знал, что скорбь сама по себе бомба. Она взрывается внутри и оставляет раны, которые больше никто не видит. Шрапнель впивается в душу, и ее никак не вынуть.

Дети особенно опасны, от них раны остаются глубже всего, потому что к ним ты сразу испытываешь особую, отчаянную любовь. Стремление защищать. Это хуже всего. Защищать их становится потребностью, и, когда тебе это не удается, ужас выворачивает изнутри.

– Она такая мягкая, – сказал он. – Такая уязвимая. Это меня приводит в ужас. Я бы хотел помнить о себе больше. Вспомнить годы своей жизни. Пока что в моей памяти есть только смерть моего сына – и существование дочери.

– Это тяжело… ты прав, я не могу этого понять. Я не знаю, каково это – потерять ребенка. И не буду притворяться, что понимаю твои чувства. Но я точно знаю, что ты нужен Изабелле, здесь и сейчас. Если ты подведешь ее, то потому, что сам это выбрал.

Леон ощутил металлический привкус на языке, похожий на ту всеобъемлющую панику, которая охватывала его той ночью в детской.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация