Она задрожала от холода и от паники.
Именно этого она больше всего боялась – одиночества. Поэтому она не требовала ничего от близких – боялась, что потребует слишком многого и они решат, что она того не стоит. Поэтому не просила внимания отца. Поэтому всегда была тихой, покладистой дочерью.
Поэтому никогда не настаивала, чтобы Леон обращался с ней как с женой, а не как с мебелью.
Поэтому так долго не просила развода.
Поэтому предпочла развестись – убежать, а не просить его вести себя как настоящий муж. Просить того, чего хотела на самом деле. Потому что боялась, что он подтвердит: она этого в его глазах не заслуживает. И тогда это из мучительных подозрений станет убийственной правдой.
Ее отец настолько погрузился в скорбь по жене, что забыл о дочери. А вот Леон умел привлечь его внимание, как ей никогда не удавалось. Может, дело было в том, что ему была знакома та же скорбь. Прежде Роза не понимала, с какой скорбью Леон живет.
Но тогда ей казалось, что ей не хватает чего-то, что есть у других. Какой-то искры.
Наконец она попыталась. Потребовала невозможного.
И Леон не смог ей этого дать.
Роза подняла лицо к небу, не заботясь о том, что по нему течет вода. У нее в груди бурлили эмоции: гнев и отчаяние. Она словно менялась изнутри. Может, потому, что больше не пыталась сдерживаться, подгонять себя под представления других.
Как легко было вообразить, что она не стоит внимания. Но кто ее знал по-настоящему? Кто мог узнать, чего она стоит? Она всю жизнь скрывалась от других. Старалась быть невидимкой.
Как легко было представить, что она может быть яркой, когда Леон целовал ее здесь, в розовом саду, смотрел на нее с теплом. Но тогда она была яркой при нем, с его разрешения. Когда же он смотрел холодно и бесстрастно, это было куда труднее. Он хотел, чтобы Роза снова спряталась, ничего не просила.
Это было настоящее испытание: может ли она заставить себя услышать? Может ли постоять за себя? Потребовать того, что ей не хотят давать?
Наконец она поняла, что, даже если Леон считает, что она того не стоит, даже если так считал ее отец… решать только ей.
Ее переполняла уверенность. Как ей воспитывать Изабеллу, если все, чему она сможет научить дочь, – подстраиваться под других людей в жизни? Она не хотела, чтобы ее девочка хоть раз поддавалась чужой воле. Пусть подчиняет себе мир. Она этого стоит.
Но Роза не сможет ее этому научить, если сама не будет жить по этим правилам.
Она решительно поднялась с земли. Раскинула руки, все так же глядя в небо, чувствуя потоки воды на теле. Ее платье промокло насквозь, безнадежно испорченное. Как и ее брак.
Но не ее жизнь.
Ее жизнь будет такой, какой Роза ее сделает. Она хочет любви. Заслуживает любви. Незачем ходить на цыпочках по пыльным коридорам и надеяться на крупицы внимания. Незачем тратить свою карьеру на продолжение наследия отца. Надо прокладывать свой путь.
И не стоит ограничивать свою любовь Леоном. Лучше отдать сердце тому, кто сможет ответить на ее чувства. Конечно, он навсегда будет владеть ее душой – он завладел ею с первой их встречи. Это вряд ли изменится.
Но вот то, что Роза делает по этому поводу, измениться должно.
Ее заботило только то, как быть с Изабеллой. Она полюбила девочку как родную. Но и Леон любил дочь. И хотел, чтобы у нее была мать. Конечно, они смогут договориться…
Но Роза хотела покинуть этот дом. Она слишком долго за него цеплялась. Поместье было полно воспоминаний и грез, которые ей хотелось переживать бесконечно. Как сегодня – сегодня она жила в грезе, в фантазии про великолепный бал в роскошном доме. Но это ничего не исправило.
Удивительно было прожить наконец сцену, героиней которой она всегда хотела стать, и понять, что она не принесет ответов, только новые вопросы. Что за ней не последует волшебным образом счастье. Потому что любви в ее жизни все еще не было.
В конце концов она получила только один ответ: пора вырастать. Хватит жить прошлым. Хватит мечтать о воплощении старых фантазий.
Пора двигаться вперед.
Глава 13
Леон Каридес хорошо знал, что такое скорбь.
Он вспоминал об этом, сидя на полу спальни, у стены, и глядя в темноту. Чувство было старым знакомым. Зияющая пустота, которую ничем не заполнить.
Он пытался, годами. Алкоголем. Сексом. Работой.
Но сейчас он был трезв, не хотел никаких женщин, кроме той, которая от него ушла, и оставалось только отдаться на волю скорби. Это было непривычно.
Нетрудно было догадаться, почему он столько лет избегал этого чувства. Слишком больно. Теперь ему приходилось заглянуть себе в душу, в самые темные уголки, и признать свои недостатки.
Конечно, он сумел выбраться из нищеты, забраться в высшие эшелоны бизнеса. Но в итоге его жизнь оказалась пуста. Зачем это все? Зачем ему деньги, если на них не купишь душу? Не откупишься от страха?
Он боялся так сильно, что отказался от собственного ребенка.
Резко поднявшись и не обращая внимания на головокружение от притока крови, он распахнул дверь спальни и медленно двинулся по коридору. Чем ближе была комната его дочери, тем сильнее его сковывал ледяной страх.
Когда он входил в комнату, страх и любовь в равной мере сплетались в его сердце. Легко опустив ладонь на спинку малышки, он медленно и протяжно выдохнул в облегчении, почувствовав тепло под рукой. Почувствовав, как бьется маленькое сердечко, как раскрывается грудная клетка с каждым вздохом.
Каждый раз, чувствуя, что она жива, он готов был расплакаться.
Внезапно на него обрушился поток образов. Но это были не воспоминания. Это были картины будущего. Как Изабелла вырастет. Как научится ходить, пойдет в школу, на свидания. Сядет за руль. Поступит в университет.
И Леон не сможет ее защитить. Не освободится от страха, сжимающего грудь. Она слишком драгоценна, а мир вокруг слишком опасен…
Любовь всегда так тяжела.
Леон поднял на руки спящую дочку, бережно укачал у груди. Она издала негромкий звук и прижалась еще сильнее. Придерживая ладонью головку, он наслаждался мягкостью, сладким детским запахом. Он не ожидал, что чудо новой жизни вернется к нему. Не хотел этого.
Но в этот момент… в этот момент он подумал, что, возможно, оно того стоит.
Леон присел в качающееся кресло. Раньше он так не делал с Изабеллой. Только со своим сыном много лет назад. Сидел и укачивал его, пел ему песни, наверняка неподходящие для ребенка, но колыбельных он не знал. Ему было семнадцать лет.
С легкой улыбкой на губах он принялся укачивать Изабеллу.
Он никогда не позволял себе думать о сыне. Похоронил все воспоминания. Скорбь – и любовь.
