– В тот период была мода на иностранные имена. А мои
родители, еще молодые, долго определялись с приоритетами. Папа говорит, что к
патриотизму и высокой духовности приходишь не сразу.
Я пытался слушать докладчика, но мысли все время разбегались,
как вспугнутые тараканы. Да и о Рубцове ни слова: то ли уже переговорили
вначале, то ли его юбилей только повод собраться и почесать языки на любимые
темы, а потом пойти и надраться. Думаю, в соседнем зале, куда охрана пока не
пускает, сейчас как раз на столы ставят водочку, прикидывая, сколько будет рыл
и сколько понадобится, чтобы разговоры о высокой духовности продолжались.
Русская интеллигенция обожает под водочку и соленые огурчики возвышенные
разговоры о высокой духовности, нравственности и глубинной сущности.
Минут через двадцать докладчик закруглился, а
председательствующий пригласил в соседний зал, где можно чуть подкрепиться и
заодно обменяться мнениями о состоянии нашего духовного наследия.
Против ожидания присутствующие не ринулись, ломая стулья, к
выходу, чтобы первыми ворваться в зал для загула, а поднимались чинно и с
достоинством. Некоторые пропускали проходящих мимо, те уступали дорогу, в свою
очередь, и так плавно вытекали в фойе, а оттуда так же неторопливо переходили в
зал с накрытыми столами.
Глава 11
Мы вышли из зала в числе первых, но Габриэлла придержала
меня, ей родителям все-таки показаться надо, раз уж пообещала, что обязательно
будет на этом вечере.
– Ты иди, – шепнула она, – можешь вообще
спрятаться.
– Зачем?
– Ну так просто…
– А с тобой остаться можно?
– Если тебя это не пугает…
Я расправил плечи, прям орел, хотя сердце колотится, а хвост
трусовато опускается к полу.
– Габриэлла! Обижаешь…
– Ладно, стой рядом.
Ее родители выходили из зала в числе последних: так уж
получается, кто сидит в первом ряду – к накрытому столу приходит последним.
Я еще издали ощутил к ним симпатию. Скромно и аккуратно
одеты, в порядке как прически, так и все те мелочи, что диктуются этикетом, но
не замечаются такими, как я. Зато чувствуется, что люди эти милые, достойные,
воспитанные и с ними будет хорошо и приятно общаться, а из каких деталей
складывается это впечатление – это уже для специалистов, а мы простые юзвери.
Сам я обычно весьма небрежен в одежде и прочей ерунде, ну
там ногти забуду постричь, а под них грязи набьется, будто по ночам руками
могилы раскапываю. Стричься забываю, даже побриться иной раз лень, в
современном мире это тоже стиль, очень удобно, но все-таки приятно видеть людей
опрятных от макушки и до пят.
Даже если бы Габриэлла не сказала, что ее отец
преподаватель, все равно с первого взгляда видно, что не мясник на рынке. Да и
мама выглядит так, словно у нее за плечами двенадцать поколений аристократов.
Отец улыбнулся одними глазами, этого достаточно, а ее мама
произнесла нежно:
– Габи…
Они обнялись, расцеловались, Габриэлла наконец отодвинулась
и, не выпуская матери из рук, повернулась в мою сторону.
– Это мой друг, Вячеслав.
– Добро пожаловать, Вячеслав, – сказал ее отец и
протянул руку. Пожатие его было легким, дружеским, пальцы сухими и теплыми.
Его жена протянула руку следом, я бережно пожал узкую
прохладную ладонь, уже потом сообразил, что подавала руку выше, чем обычно
подают, явно надо было приложиться губами, но теперь уже поздно, а в черепе
заметалась испуганная, как мышь, трусливая мысль: сделать ли вид, что я такой
вот пролетарий, не принимаю эти буржуйские замашки, или же признаться всем
покаянным видом и телодвижениями, что не врубился вовремя, а теперь сожалею так
сильно, что готов сдать в благотворительный фонд червонец, а то и два.
Габриэлла улыбалась сочувствующе и поощрительно, я наконец
сообразил, что и это неплохо: есть повод поучить меня, дурака, великосветским
манерам. Я как бы дикий интеллигент, то есть с дипломом и на приличной работе,
но не обретший лоск приличного человека. А вот когда научусь вовремя ручку
целовать и поставлю на полку альбомы французских импрессионистов, то враз стану
подлинным русским интеллигентом.
– Вы тоже интересуетесь Рубцовым? – спросил он.
Габриэлла замерла, какой на хрен Рубцов в моей квартире, но
я ответил с жаром:
– О да!.. У меня в трех вариантах его песня «Я долго
буду гнать велосипед»!.. Ну, не песня, а на его стих песня. Классно! Слезу
вышибает.
Они все трое переглянулись, он замедленно кивнул.
– Да, Рубцов – великий поэт. А великие люди умеют
зажечь сердца.
Габриэлла сказала торопливо:
– Давайте сядем? Вот здесь как раз удобно…
Я едва дождался, пока неторопливо займут места, а то к
нашему столу уже направились какие-то лохматые очкарики.
Из угощений только крохотные пирожные на большой тарелке
посреди стола, вино наливают двое официантов за отдельным столом. Я сгреб
фужеры, спросил, кому что налить, довольно ловко ввинтился между
разглагольствующими у винного столика и вернулся уже с наполненными бокалами.
Сергей Константинович и Людмила Николаевна чинно беседовали
об искусстве, Габриэлла издали встретила меня чуть смущенной улыбкой, значит, и
мне перемывают косточки, ну да это понятно, интеллигенты тоже люди, еще какие.
– Везде проблемы, – сказала она поспешно,
вклиниваясь в разговор, – вот у Вячеслава тоже нерасторопные помощники,
все сам за них делает…
Сергей Константинович повернул ко мне голову.
– Почему так?
– Самому быстрее, – ответил я, ставя перед ним
бокал. – Им пока объяснишь…
Он вздохнул:
– Да, это знакомые проблемы. Все больше приходит
некомпетентных людей. Как в управление, так и в работу. Даже в учебу,
представьте себе. Эти, которые лимитчики.
– Кто? – переспросил я, слово пахнуло чем-то
древним, я слышал его в детстве, только еще был другой режим, а сейчас, когда
границы городов открыты, взамен пришли гастарбайтеры. – И в универах?
– Да, – ответил он хмуро. – Все учебные
заведения обязали выделять определенный процент для демобилизовавшихся из
армии, а теперь ввели еще и квоту для вышедших из мест лишения свободы.
– Зэков? – удивился я.
Он посмотрел на меня с некоторой опаской.
– Вячеслав, вы слишком прямолинейны. У нас не принято
так называть людей, которые когда-то оступились, а теперь могут гореть жаждой
все исправить, наверстать…
– Могут, – подтвердил я, подтвердила и Людмила
Николаевна.
– Ну да, – согласился я, нельзя не согласиться,
когда на тебя вот так смотрят, – могут, да…
