– Мне кажется, – заметила она осторожно, – ты
не совсем… принял это?
– Рубцова?
– Нет, что папа говорил.
– А, про зэков… Честно говоря, я бы зэков и близко не
подпускал к университетам. Паршивая овца все стадо портит.
– Славик! Есть случаи, когда их перевоспитывали.
– Ну да, а за это время они человек двадцать приучили к
наркотикам. И вообще пропитали зэковской романтикой всю общагу!
– Ты считаешь, что современная гуманность и
благотворительные фонды…
Я развел руками.
– Габриэлла, нищим всегда подавали. А до революции
купцы делали такие пожертвования, что большевики на те деньги вооружились до
зубов!.. Нищим подавали в Средневековье, в Риме, Египте… так что христианское
милосердие ни при чем. Мир меняли не благотворительные фонды, а люди очень
неразборчивые и совсем не гуманные.
Он?? смотрела с ужасом.
– Слава!
В ее голосе звучало предостережение. Я пожал плечами.
– Габриэлла, я поддакивал твоим родителям, но ты ведь
не они, ты меня поймешь. На самом деле мир не таков, каким его рисуют в этих…
благотворительных. Не знаю даже, зачем эти благотворительные акции… Дымовые
завесы?
Она рассердилась, сердито сверкала глазами. Я кое-как
уговорил покинуть собрание, мы уже отметились, показались, этого достаточно. А
родители пусть общаются с Игорем Арнольдовичем, он очень приятный молодой
мужчина. Даже приятный во всех отношениях, как говаривал автор «Мертвых душ»,
на что-то уже тогда намекая.
Движение в районе Ногина плотное, я машину вел осторожно в
сплошном потоке сверкающих машин. Габриэлла сердито молчала, я старался убедить
себя, что забота о падших, как говорили в старину, то есть обо всех этих
наркоманах, уголовниках и прочих футбольных фанатах, – проявление высокой
культуры и развитости общества. Я и не спорил вообще-то. Это проявление
культуры и развитости их общества, того самого, что останется по ту сторону
Перехода.
К сожалению, хотя о чем тут жалеть, это общество уже
невозможно реорганизовать. Нельзя даже надстроить, тем более – превратить во
что-то развитое. Оно само загнало себя в ловушку гуманитарности и теперь
обречено все больше разрушать себя. У него только одна дорога: становиться
гуманнее, расширять сферу охвата гуманностью все большего поля деятельности и
все больше наркоманов и зэков тащить в культуру, давать им образование, кормить
и лечить бесплатно, повышать социальные пособия…
Когда-то будет достигнут предел, и все полетит к черту, но
это будет уже не наша проблема. Мы окажемся по ту сторону Перехода, а
сингулярам нет дела до того, как там живут мокрицы, уховертки и прочие
многоножки.
Габриэлла сердито задвигалась, повернула ко мне голову.
– Ты куда едешь?
– Ко мне.
– С какой стати? – спросила она. – Мне
некогда.
– Вечер закончился, – сказал я, – занятий
никаких нет… Габриэлла, ты просто дуешься на меня. Перестань.
– Нет, – отрезала она. – Отвези меня домой.
– Едем ко мне.
– Нет! – ответила она, повысив голос. – Или
высади меня здесь!
– Не высажу, – ответил я, тоже повышая
голос. – Габриэлла, перестань… Заедем ко мне, я тебе кое-что покажу.
– Что?
– Ты этого еще не видела, – ответил я загадочно.
Глава 12
Она сердито смотрела прямо перед собой, в ее глазах быстро
сменялись огни фонарей, цветные полосы реклам, коротко и резко вспыхивали фары
встречных машин.
Габриэлла, стучало в моей груди сладко и нежно, самая
реакционная сила – не пьяненькие слесари и домохозяйки, как мы говорим
привычно, а русская интеллигенция. Нынешняя русская интеллигенция. Особенность
нашей интеллигенции в том, что ею автоматически считаешься, получив диплом о
высшем образовании. Ну, как раньше достаточно было купить шляпу и надеть очки.
Домохозяйки и слесари, хотя и считают, что знают, как
повысить ВВП, обрушить доллар и установить мир во всем мире, легко меняют
взгляды, а вот интеллигенция, гордая, что – интеллигенция, претендует не только
на неподсудность власти, обществу и морали, в то время как себя считает не
только вправе всех и вся судить, но требует себе ведущую и направляющую роль в
мире. Именно российская, так как сама себя убедила, что самая духовная и
нравственная. Как же, на Западе Достоевского читали! Этого достаточно, этот
довод слышу со всех сторон со дня рождения.
Но если на Западе, да и на Востоке, интеллигенция – это те,
кого бабушки и дедушки своим примером воспитали жить по высоким нравственным
устоям их семьи и общества, то у нас это те же слесари и домохозяйки, всего
лишь получившие дипломы о высшем образовании. И потому у них такой апломб,
самомнение и страсть учить и поучать, какой нет у ста тысяч слесарей.
Нашу интеллигенцию хрен чему-то научишь и хрен сдвинешь с ее
кочки. Слушать никого не слушает, так как слушать должны только ее, переубедить
наших интелей невозможно. И что бы ей ни говорили, все равно будут смотреть
свысока: высший суд – российская интеллигенция.
Ну как те бабки на лавочке у подъезда.
Припарковав машину, попытался успеть открыть дверцу перед
Габриэллой, но та не удостоила такой милости: выскочила сама, яркая и
божественно прекрасная даже в тусклом свете окон дома.
Небо черное и холодное, как угольная яма зимой, в черноте
болезненно остро сверкают кристаллы звезд, почему-то сейчас представившиеся как
очень далекие айсберги. И хотя умом знаю, что это раскаленные шары плазмы, но
все равно сейчас видел только куски льда, усеявшие небосвод.
– Позволь…
Но даже локоть отдернула от моей ладони. Я торопливо забежал
вперед и суетливо приложил магнитный ключ к замку. Габриэлла упорно смотрела
перед собой, не давая поймать ее взгляд.
В лифте я пытался встать так, чтобы она оказалась ко мне
лицом, но Габриэлла протиснулась к двери, а схватить ее в объятия, как раньше,
почему-то не посмел.
На площадке, пока я открывал замки, упорно смотрела в стену.
Я зашел следом, чувствую себя, как побитый ногами, спросил заискивающе:
– Кофе?
Она кивнула:
– Да, кофе.
Ее портрет на прежнем месте, плюс добавились еще два: эти
снимки я делал еще тщательнее, настоящим фотоаппаратом, ничего не дорисовывал.
Но, кроме ее портретов, пейзажи Марса, лун Юпитера и Сатурна, а также снимки
галактик, туманностей и квазагов, которых все больше и больше, из прихожей
перебираются в комнату и даже на кухню.
А также портреты ФМ-2030, Кеплера, Гершеля, Эттингера и
Дрекслера. Габриэлла остановилась перед ними, я из кухни видел, как морщит лоб,
стараясь узнать в них великих Хойла или Хаббла, Тьюринга или хотя бы Максутова.
