Сейчас такого понятия, как разврат, нет. Абсолютно все
узаконено и оправдано даже церковью. Сейчас даже президенты стран трахают своих
секретарш и практикантов почти на виду у всех, стараясь, чтобы их застали за
таким занятием, потому что промах в политике простят: все мы люди, но
невнимание к сексуальной жизни может стоить президентского кресла.
В поисках «равного удовольствия для всех», мы же демократы,
дошли, как вижу, до промискуитета: не один же я таков, просто мне это открылось
только сейчас, но в таких делах я почему-то плетусь в хвосте. Дальше идти
некуда. В смысле, опускаться ниже некуда, так что сломать этот мир могут
захотеть даже те, кто, подобно Зевсу, перетрахал людей, коней, коз, свиней и
даже рыб.
Она сладко чмокнула губами, что-то пробормотала, не
просыпаясь. Ее голова на моей руке с часами, я осторожно повернул голову,
отсюда в раскрытую дверь видны часы в прихожей, но отблеск стекла не дает
рассмотреть, который час. Все равно пора, я не показывался на работе почти неделю,
пообещав дома подобрать варианты рекламы средства от перхоти.
Почти бездумно я потихоньку вытащил руку из-под ее щеки,
мозг уже прикидывает, что скажу на службе, а ладони сами по себе мнут мягкий и
такой теплый живот, где складки захватываешь уже не пальчиками, а широко
растопыренными ладонями. Сладкая плоть послушно сминается, никакого
сопротивления тугих мускулов, как у иной девчонки, что изнуряет себя шейпингом.
Мама снова повернулась спиной, подогнула колени. Между
толстых ягодиц половая щель выступает отчетливо, все еще покрасневшая и
раздутая. Представляю, какой она была вчера вечером, когда я наконец решил
отвалиться и заснуть…
Мое тело придвинулось, слегка меняя угол, сейчас это уже не
я, а мои десять миллионов предков, попробуй поспорь с ними. Привычно и
сладостно, будто проделывал это на протяжении геологических эпох, сомкнулся в
коитусе, отдался могучему древнему чувству, а когда организм затрясло в
оргазме, мозг начал очищаться буквально в ту же секунду.
Мама сладко застонала в полусне, но я затих, и она снова
мирно заснула. Я потихоньку слез, подошвы бесшумно прошлепали по коврику,
дальше душ, холодные и горячие струи…
Я долго стоял, смывая пот и запах влажных простыней, словно
тугие струи могут вымыть из тела похоть и чревоугодие, я же не могу сам
совладать со своим телом, в котором живу и которым вроде бы должен командовать.
Но как и нашей страной рулят не самые умные, так и мной рулит хрен знает что,
даже не обезьяна, а ящерица какая-то, разве что разговаривать обучилась.
– А вот хрен тебе, – сказал я вслух. – Мы еще
поборемся, скотина! И на этот раз не сдамся так просто.
Я вышел из душевой кабины вроде бы не только освеженный, но
в голове сразу три варианта, как остроумнее обыграть слова, на которых
настаивает заказчик.
Из кухни донесся голос:
– Славик, тебе к кофе сыр или гренки?
– Сыр с гренками! – крикнул я.
Я торопливо растерся мохнатым полотенцем, с кухни уже
доносится запах кофе. Когда я оделся и вышел, ноздри поймали дразнящий аромат
поджаренного хлеба со слегка расплавленным чеддером.
Мама, еще румяная со сна, на щеке отпечаток рубца подушки,
встретила меня ласковой улыбкой.
– Смотри, сороки украдут, если будешь слишком долго
мыться!
– Я не настолько блестящ, – ответил я. –
Спасибо, мама.
– Понравились гренки?
– И кофе, – ответил я. – Ты чувствуешь, какой
я люблю.
– При чем тут чувствуешь, – удивилась она. –
Просто знаю. Я же очень люблю вас с Дениской! И хочу, чтобы у вас было все
хорошо. Вы уже не маленькие, но все равно сердце за вас болит.
Она себе положила только гренки, боится набрать вес, а я
сожрал чеддер как свой, так и ее, выпил кофе и пожалел, что чашка маленькая.
– Все, мама, надо идти.
– На работу?
– На работу, – заверил я. – Правда-правда,
мама. Честно говоря, еще вчера мне было так хреново, что я, наверное, дождался
бы, пока меня уволят. Но сейчас иду! Правда, иду.
Она проводила меня до лифта, я поцеловал ее, как всегда
целовал, в обе щеки, она сказала тихо:
– Слава, будь поосторожнее на дороге.
– Буду, мама.
– Помни, у меня сердце разорвется, если что с тобой
вдруг… И Дениска тебя очень любит.
Я привычно вырулил на шоссе, пропустив десяток лихачей, что
несутся, словно наперегонки, авось впереди нарвутся на пост ГАИ, мозг уже
работает спокойно и четко.
Да фигня это все. Мы держимся каких-то навязанных нам
стандартов поведения, не задумываемся, что они появились у древних римлян или
египтян по какому-то важному поводу, что уже давно неважен в эпоху
научно-технического прогресса.
Если же задуматься, то давно бы уже отбросили, но
задумываться некогда. Мысли заняты постоянно очень важными проблемами: то
футбольная команда проигрывает, то новую сотрудницу не удается взять за жопу,
то всемирная лотерея с лотом в сто миллионов долларов совсем близко, надо
купить билетик и придумать, какие цифры вычеркнуть…
А так, если подумать, то нормально, когда мать с сыном, а
так же точно нормально, когда брат с сестрой, отец с дочерьми, а внук с
бабушкой. Вот сейчас я подумал о таком и… ничего ужасного не ощутил. Мир не
рухнул, я не ощутил, что ах-ах как это гадко, как омерзительно.
А в самом деле, чего уж проще? Сексуальные отношения и
должны, если по уму, начинаться внутри семьи, а не где-то на стороне с немалым
риском, несмотря на всю пропаганду безопасности защищенного секса. А вот дома
никаких проблем, никаких сложностей, опасений. Все мы, и мальчики, и девочки,
доверяем родителям. Конечно, до известного возраста, но как раз половое
созревание, когда родители могут помочь и обучить, еще входит в этот возраст.
Инцест запрещен всеми конфессиями потому, что потомство при
нем слабое и болезненное, но сейчас пришла эра отделения секса от
воспроизводства! И правила игры должны быть иные.
По «Авторадио» какой-то дурень долго и напыщенно вещает о
кардинальной ломке мировоззрения населения при переходе к продвинутой экономике
и общечеловеческим ценностям.
– Осел, – пробормотал я, – не просто ломка,
да еще и кардинальная… Слов каких нахватался, дурачина картонная…
Ломка… Никакая не ломка, даже если человек, к примеру, из
железной партии коммунистов переходит в размагниченные демократы. Или бабник
вдруг решает вести нравственную жизнь и отыскать Единственную. Это круто, но и
это не ломка.
Хрень какая. Песочница. Детские забавы и детские проблемы.
Даже проблемы младенцев. Настоящая ломка мировоззрения нагрянула только сейчас:
принять или не принять сингулярность! Принять – это оставить все-все. Политику,
культуру, общественный строй, моду, спорт, даже человеческие тела…
