Вот только это – ломка. Все остальное – детские игры.
Звякнул мобильник, я выловил его свободной рукой.
– Алло?
На экранчике высветилось озабоченное лицо Лариски.
– Славик, я забегу к тебе на пару минут?
– Всего на пару? – удивился я. – Что
случилось?
– У меня антивирь полетел! – пожаловалась
она. – Поставила из Инета, а тот не ловит! Триальный оказался.
– Заезжай, – разрешил я. – И на будущее держи
где-нить на диске зазипованным. На всякий случай.
– Буду, – пообещала она.
Я оставил машину у соседнего дома, возле нашего нет места, а
когда добрался до квартиры, сразу же поставил на плиту джезву. В виски больно
кольнуло, я поднял руку и похолодел от внезапно вспыхнувшей мысли.
А ведь в самом деле… все. Конец. Амба. Мороз по коже и
страх, будто завис на одной руке над темной бездной. Тема секса казалась
бездонной, сколько веков копали бесценную жилу, а вот… все. Кончились тайны,
кончились открытия. Все высвечено, как мощным прожектором, препарировано,
разложено по полочкам и снабжено подробными деловыми инструкциями и ценником. В
Инете подробная и с цветными фотографиями классификация клиторов и пенисов по
размерам, форме и степени наполнения кровью, что с ними и как делать, адреса
секс-шопов и богатый ассортимент, а также подробнейшие советы, как и что. Не
все еще поняли, что раз тайнам и запретам в сексе конец, то… многому в их
жизнях конец.
Собственно, конец и человечеству, в котором – прав Фрейд –
все на сексе, его сублимации, подавлении, отклонениях, проявлениях,
одухотворении, перверсиях, мотивации, комплексах, стремлениях.
И грядет мир, в котором э т о г о секса уже не будет. Как и
человечества.
Да и хрен с ним.
Лариска вбежала запыхавшаяся, чмокнула в губы, горячие
сиськи сами оказались в моих ладонях, как она только и ухитряется всобачивать
их так умело.
– Приготовил? – спросила деловито.
– Только зашел, – ответил я. – Щас скину на
диск. Или на флешке дам…
Она потянула носом.
– У тебя кофе? Эх, надо бежать, не успею…
– Кофе почти готов, – сообщил я. – Тебе с
сахаром или со сливками?
– Я худею, – ответила она твердо. – А печенье
есть?
– Есть. С орешками.
– Тогда и со сливками! Сахару два кусочка, больше
нельзя… Ого, какая чашка! Нет, в эту три. Даже четыре.
Она придвинулась со стулом ближе, положив обе сиськи на край
стола, так что мои глазные яблоки выворачивает с корнем в ту сторону, торопливо
прихлебывала и посматривала на часы с такой опаской, будто те вот-вот укусят за
запястье.
– Дел много? – спросил я понимающе. – Ты уже
звезда… По первому каналу видел! Сообщили, что на Евровидении именно ты будешь
представлять страну… Кстати, ты что решила?
– С диском? – переспросила она. – Подготовку
закончили, скоро приступлю к записи.
– Нет, я про сиськи. Добавочные!
Она отмахнулась.
– Да там, оказывается, в больнице нужно пролежать почти
две недели. И ни петь, ни плясать, а только ходить, держась за стенку!.. А у
меня работы – выше головы.
– Слава богу, – сказал я с облегчением. – И
еще неизвестно, не сел бы твой голос после такой операции?
– Я тоже так подумала, – ответила она
серьезно. – Зачем мне и сто сисек, если не смогу или стану хуже петь?
Насчет Евровидения еще не решено. Да и неважно. А вот контракт на золотой диск
уже подписан… А как ты, Славик? Вид что-то неважный. Я чем-то могу? Ну там
отсосать или твои гормоны онормить…
Я покачал головой.
– Я ж асексуал. С каждым днем все асексуальнее и
асексуальнее.
– Не отстаешь от моды? Увы, у меня не получается.
Я фыркнул:
– Еще бы! С кем ты асексуальнее: с Демьяном или
директором медиацентра?
Лариска вскинула брови.
– С Демьяном? С директором?.. Ну ты даешь… Думаешь, я
смотрю на такие мелочи?.. Эх, Славка, сколько дружим, а ты ничего не понял. Со
всеми оргазмы – просто оргазмы. Словом, ерунда. Одинаковая. Как пепси-кола, из
хрустального бокала или бумажного стаканчика – один фиг. А вот книгу почитать
или кино посмотреть – удовольствия разные. Тоже не понял?.. Но самое высшее,
когда сама что-то… ну, понял? Верхнее ля и танец с микрофоном – это улет, это
такой кайф, что куда тебе со всеми твоими совокуплениями!
Я переспросил тупенько:
– Ты что, фригидная?
Она посмотрела с великой обидой.
– А ты дурной? С чего я фригидная? Теперь вообще
фригидных нет. И слова такого, откуда и выкопал… Ты без меня со словарем спишь?
– Извини, – пробормотал я, – просто не понял.
С Демьяном – все понятно, спонсор! Понятно, почему с директором. Ну и с
прочими, полезными… Однако курьер и шофер, что у нас на подработке, это ж где
тут твоя карьера?
Она помотала головой.
– И что непонятного? Мне со всеми приятно. Я очень
чувствительная и возбуждаюсь быстро. Но ты просто помешался на сексе, Славка!
Я охнул:
– Я?
– А чего пристал с такой мелочью?.. Да мало ли с кем я
совокуплялась? Я не со всеми даже знакомлюсь! А вот верхнее ля или не сбиться с
ритма, пока вся в «Блю Джин ин лав», – это что-то! Никакой секс не
сравнится. Оргазм из оргазмов… фу, даже слова такие не хочу. Это ж высокая
радость, такое ликованище… но тебе, зацикленный чурбан, не понять!
Я помолчал, в мозгу как будто армия кротов выталкивает
наверх взрыхленную землю, закрывая ею прогретую солнцем и заросшую зеленой
травкой. А вместе с травкой вниз уходит и что-то важное… вернее, казавшееся
важным.
Лариска с такой страстью рвется перевернуть мир своими
песнями, что все эти простые удовольствия вроде секса, тусовок, круизов на
шикарных яхтах миллиардеров, купания в наполненных шампанским ваннах – фигня,
не заслуживает упоминания. Можно сказать, трудоголик.
Меня опалило жаром. Как прирожденный интеллигент, умно и
возвышенно рассуждаю о сингулярности и грядущем расставании с видом хомо, а это
расставание уже прыгает передо мной. Уже перекраивает себя, в любой момент
готово лечь под нож хирурга, делает из себя совсем другое существо… конечно,
пока человека, других еще не умеют, но как только…
Хотя труд ее с точки зрения сингулярности – говно, однако же
я еще говнее. Все еще наслаждаюсь сексом – асексуал хренов! – жратвой,
хорошим вином и мягкой постелью. И сейчас думаю, подкопилось у меня или еще
нет, чтобы поставить Лариску на четвереньки, люблю, когда сиськи качаются книзу
дойками, и трахнуть в анус. В жопу, по-нашему. Скотина, а не сингуляр, если
честно, но теперь что-то не хочется этой честности. Сейчас бы в норку, чтобы не
признаваться, что я все-таки говно. Оттого, что как все, еще не значит, что не
говно. Это значит только, что большинство – говно.
