Она задумалась, глядя на меня исподлобья, а я тихо любовался
ее нездешней красотой, строгой и филигранной, словно она не человек, а нечто из
другого мира, более продвинутого и одухотворенного.
В самом деле, во всех учебниках, теперь уже быстро
устаревающих, трактуется, что когда нарушается равновесие и звезда начинает
неудержимо сжиматься, то стискивается до тех пор, пока не превратится в точку,
чуть ли не микроскопическую, хоть и с прежней массой. Сила тяготения становится
такой, что даже электромагнитное излучение не может вырваться, и такая звезда
становится абсолютной невидимкой. Но сейчас в этой истине уже не так уверены.
Она сказала с неуверенностью:
– Но как же… Именно черные дыры лучше всего
подтверждают правоту теории относительности Эйнштейна.
– В чем?
– Что гравитация – это свойство пространства-времени, а
массивные тела его деформируют…
Я сказал с улыбкой:
– Жаль только, что сам Эйнштейн в существование черных
дыр не верил.
– Почему? – спросила она недоверчиво.
Я пожал плечами:
– Наверное, потому, что их существование противоречит
квантовой механике, которую Эйнштейн тоже разрабатывал.
Она произнесла с глубоким уважением:
– Вы так много знаете… И, говорите, непрофессионал? Так
кто же вы?
– Стыдно сказать, – ответил я. – Давайте я, в
самом деле, лучше угощу вас чашечкой кофе. Если хотите здесь, в соседнем доме
есть настоящая кафешка…
Она мило улыбнулась, чуточку иронично, я уж думал, скажет:
«Давайте уж не будем тянуть, сэр!», но кивнула и ответила тепло:
– Спасибо.
– Спасибо «да»? – спросил я. – Или спасибо
«нет»? Лучше «да», а то и у меня в горле пересохло…
– Да, – сказала она просто. – В том кафе, в
самом деле, хороший кофе.
– Знаю, – ответил я. – Сам там заправляюсь.
Странно, вас не видел, идиот…
– Может быть, – заметила она, – и видели. Но
много народу, всех не упомнишь.
– Вас бы я не забыл, – ответил я. – Меня
зовут Вячеславом, так в паспорте, но вообще-то я Слава, Славик. Для всех, а не
только для друзей.
– Габриэлла, – сказала она. – Меня зовут
Габриэлла.
Глаза ее оставались серьезными, в них я увидел легкое
предостережение и напоминание, что она Габриэлла, а вовсе не Габи.
– Габриэлла, – повторил я. – Прекрасное имя…
В нем что-то неземное, звездное. Как будто прилетел эльф из далекой галактики!
Она улыбнулась, я уловил что-то вроде облегчения: ведь я мог
брякнуть что-то вроде: ах, какое сексуальное имя, сейчас слово «сексуальное»
пихают всюду, из гнусного оскорбления оно удивительно быстро стало высшим
комплиментом.
На выходе из магазина ослепил свет, преломившийся в
стеклянной крыше магазина напротив. Над домами непривычно синее небо, бездонное
и бесконечное, тоже слепящее синью и умытостью. Оранжевые огни на крыше
разбились на множество мелких радуг и веселыми волнами упали на широкие плиты
мраморного пола.
Габриэлла засмеялась и пошла по ним, легкая и праздничная, в
самом деле похожая на принцессу эльфов.
Глава 8
В кафе почти пусто, как обычно в это время дня, мы выбрали
удобный столик на двоих. Официант принес два кофе и пирожные, я
поинтересовался:
– Габриэлла, а что за альбом вы купили?
И снова по каким-то признакам уловил, что она предпочитает
это дистанцирующее «вы», хотя теперь принято сразу на «ты» и с ходу
интересоваться насчет половых запросов.
Она положила на стол книгу великанского формата. Я поднял
обложку, и сердце вздрогнуло. Туманность Конская Голова на фото во всей
страшной потрясающей красе: мощная коричневая шея, гордая умная морда с
тревожно вздернутыми ушами словно прислушивается к приближению других галактик
и туманностей, сверху падает не земной и даже не галактический свет, а нечто,
нечто, чему нет слов и не будет в человеческом языке.
Это я знаю, что свету взяться неоткуда, вдоль головы по всей
морде взрываются многие миллионы звезд, и страшный жар и всесжигающее
излучение, пройдя сотни миллионов световых лет до нашей Галактики, до нашего
Солнца, кажутся здесь милым утренним заревом.
Над Конской Головой голубой свет, а дальше чернота, сквозь
которую смотрят испуганные звезды. Только самые яркие пробиваются через облако
пыли, но, глядя на них, понимаешь с дрожью во всем теле космические расстояния,
космическую мощь.
Я услышал мягкий участливый голос:
– Что-то случилось?
Я с трудом оторвал взгляд от репродукции.
– Да… но не обращайте внимания. Я еще не видел такого
изумительного снимка! В каком диапазоне снимали, удивительно…
Она покачала головой, ее серые внимательные глаза не
отрывались от моего лица.
– Ну и реакция… Люди вашего склада падают на колени
перед Сикстинской мадонной.
Я с неловкостью усмехнулся:
– Это не моего склада.
– Точно?
– Можете поверить. Я, как мне объяснили приятели, глух
к творениям прекрасного.
Она перевела взгляд на красочное фото, на меня, красиво
очерченные губы раздвинулись в усмешке.
– Гм…
Я с неловкостью пожал плечами.
– Или у меня сдвинуто восприятие.
Она смотрела очень внимательно.
– Вы не производите впечатление психа.
– Я-то здоров, – ответил я с тоской, – как
раз настолько здоров, что самому противно. Интеллигент должен быть немножко
сдвинутым, а у меня только селезенка барахлит и печень нуждается в мелком ремонте,
а вот нервы просто стальные!.. И психика как у грузчика, сказать стыдно. В
смысле, абсолютно здоровая, без вывихов. Но тогда получается, что все мои
друзья сдвинутые, шизанутые…
Она улыбнулась одними глазами. Ее ложечка изящно отделяла
пирожное по ломтику, у меня всегда почему-то крошится, разваливается, пачкает
блюдце, а то еще и свалится с ложки по дороге к пасти.
– Разные вкусы?
– Все разное, – сказал я. – Даже смотрим в
разные стороны и говорим о разном.
– Но все-таки друзья?
Я подумал, пожал плечами.
– Наверное. Если встречаемся не только в праздники, но
и просто так. Но накрытый стол меня уже достал… И разговоры, куда поехать
отдыхать.
Она лукаво улыбнулась:
– А вы куда хотите поехать отдыхать?
Я вздохнул:
– К сожалению, туда не могу.
