Ну, а если подойти вплотную или заглянуть со спины, можно
усмотреть далеко внизу, в самом низу живота, интимную стрижку. Лариска по
последней моде не носит трусиков, даже символических, ссылаясь на аллергию.
Дорисовав, гримерша подхватила мольберты, прямо Рембрандт, и
убежала. Волосатый парень с массивными серьгами в ушах и цепочкой на груди, это
их режиссер, с подозрением всмотрелся в глубокий вырез платья Лариски.
– Уверена, что не стерлось?
Лариска быстро взглянула в мою сторону.
– Нет.
– Не уверена?
– Думаю, – сказал Лариска, – пока держится.
– Ну, – буркнул он, – если так думаешь,
наверняка подновить надо.
– Вадик! – воскликнула Лариска протестующе.
– Мария, – позвал он. – Мария!
Гримерша тут же появилась, быстрая и услужливая, в руках все
те же коробочки с красками и кисточками, через плечо широкий ремень с
объемистой сумкой. Вадим кивнул Лариске, она сняла бретельки с плеч и опустила
платье, обнажив крупные груди с широкими светло-коричневыми сосками.
Вадик хмыкнул:
– Я ж говорил, почти стерлось. Мария, покупаешь
подешевле, а цены какие ставишь? Смотри, начну чеки проверять!.. Поднови, но
так, чтобы через десять минут не исчезло.
– Да у меня все импортное! – запротестовала
гримерша.
– Импортное, – пробурчал Вадик, – знаем, в
каком колхозе делают такой импорт.
Гримерша, виновато опуская голову, торопливо закрашивала
коричневые соски под телесный цвет, потом рисовала поверх нежно-розовые кружки,
но уже по размеру намного меньше, так эротичнее. Ниппели совсем опустились,
Лариска ухватила за кончики и торопливо терла, заставляя подняться и
покраснеть, разбухнуть.
Вадик смотрел с тоскливой безнадежностью.
– Ну что же ты так?
– Щас-щас, – пообещала Лариска.
Он махнул рукой.
– Ладно, хватит. И так из графика выбились.
– Еще чуть-чуть…
Он покачал головой.
– В компьютере наши умельцы подправят… Но послезавтра
концерт вживую, там эти штучки не пройдут.
Гримерша быстро-быстро опускала кисточку в узкое горлышко
тюбика с клеем, а когда вытаскивала, на кончике ярко блестела пурпуром вязкая
жидкость, похожая на быстро застывающий вишневый клей. Лариска поддерживала
обеими ладонями грудь, все еще терла кончики, и отпустила, когда кисточка
приблизилась к ее пальцам.
Гримерша сумела закрепить набухшие соски, теперь кажутся
влажными, что еще эротичнее, словно только что из жадного мужского рта. Вздутые
кончики показались мне похожими на разбухшие от крови брюшки исполинских
комаров.
– Снимаем! – велел он быстро. – Все по
местам!.. Быстрее-быстрее! С ума сойти, третий день переснимаем!
Лариска набросила тонкие бретельки платья на обнаженные
плечи, грянула музыка, динамики задрожали от рева. Лариска ухватила микрофон и,
пританцовывая, начала выкрикивать слова песни. Я заметил, что режиссер и его
команда напряженно смотрят на подпрыгивающую грудь Лариски.
Я тоже засмотрелся с понятным ожиданием мужчины: вот грудь
так трясется, что может и оказаться на свободе.
Режиссер делал руками отчаянные жесты, будто танцевал лезгинку.
Лариска поняла, что пора шевелить плечами, сделала кокетливое движение. Лямка
начала сползать, и в это время левая грудь, подпрыгнув, зацепилась выступающим
соском за край платья, ослепив меня, словно боевой лазер, которые делают из
рубинов.
Лариска невольно скосила глаза, но продолжала петь, режиссер
застонал так громко, что перекрыл грохот барабанов.
– Стоп-стоп!.. Выключите музыку!.. Не понимаю, что мне
с вами, тупоголовыми, делать?
В студии стало тихо, Лариска растерянно развела руками,
обеими руками спрятала грудь, стараясь не задевать сосок, сейчас закованный в
красную прозрачную сосульку клея.
– Ох, прости, – сказала она виновато.
– Прости, – передразнил Вадик. – Ты не должна
замечать, забыла?.. Ты так увлечена своей песней и танцем, что не заметила,
понимаешь? Не заметила, что грудь выскользнула на свободу, просто допела до
конца!.. А довольный рев и аплодисменты принимаешь на счет своего великолепного
исполнения, поняла? Улыбаешься, раскланиваешься и только тогда замечаешь…
Лариска сказала умоляюще:
– Еще разок! На этот раз не отвлекусь!
Он вздохнул, посмотрел на часы.
– Через двадцать минут надо быть в студии у Геворкянца.
Рекламный ролик про пиво, надо успеть. И еще о каком-то средстве от перхоти…
Ладно, скажу ребятам, чтобы в три-дэ помудрили. Все равно спецэффектов уйма,
никто не заметит… Но, Лариска, через три дня у тебя концерт вживую! Там все
должно пройти на глазах у зрителей!
Тучи ушли, мы выскочили под сияющее небо, отмытое от
инверсионных следов истребителей, от пыли и городских испарений. После грозы
совсем не то небо, что обыденное, рабочее, собравшее под свой купол дымы
городских фабрик, испарения болот, чад выхлопных труб миллиардов автомобилей,
дым пожаров, пепел и гарь вулканов, горящих нефтехранилищ и сжигаемых отходов
природного газа.
И хотя в Москве вроде бы ни вулканов, ни горящих
нефтехранилищ, но в жаркий, несмотря на апрель, день именно «вроде», а на самом
деле как будто все горит и плавится.
Двери троллейбуса злорадно захлопнулись прямо перед нами.
Если бы Лариска была одна, водитель бы подождал, а так приятнее унижение
другого самца, все мы соперники. Я в очередной раз подумал, что мне даже не
надо затягивать пояс, чтобы копить на покупку авто. Сейчас рассрочки, кредиты и
прочие крючки, на которые стоит только разок попасть…
О чем подумала Лариска, не знаю, хорошо владеет лицом,
только засмеялась несколько делано:
– Гад этот Вадик… на трех работах пашет,
многостаночник, да еще и подработки берет!
– И все успевает? – усомнился я.
Она вздохнула:
– Успевает, сволочь. Талантлив. Только не хочет ни за
что большое браться. Говорит, на мелочах больше сшибает… а славы ему в таком
деле не надо.
– А что там с выпрыгивающим выменем? – спросил
я. – Это в самом деле необходимо?
На опустевшую остановку начали подходить люди. Двое парней
оглянулись на Лариску, она сразу подобралась, в глазах загорелся кинозвездный
блеск: ее начали узнавать на улице! Я смолчал, насчет узнавания вряд ли, таких
начинающих тысячи, просто хороша как по фигуре, так и мордочкой. И держится с
прямой спиной и выпяченной грудью, в то время как большинство девчонок ходят
сгорбившись и на полусогнутых, так удобнее, все помешаны на дури: «…принимайте
меня, какая есть!»
