Я смолчал, что не курю и что она тоже давно бросила,
смолчал, что не хочется мне туда идти. Ни один мужчина не откажется уже при
одной мысли, кем его могут посчитать, это инстинкт, я кивнул и вылез из-за
стола. Маньяк уже успел порешить двух блондинок и гнался за третьей, на нас не
обратили внимания.
Теперь во всех домах современной постройки, кроме балконов в
каждой квартире, строят обязательно и так называемый общий, огромный и всегда
заброшенный, потому что на этаже живут, как волки в норах, и ничего общего не
хотят.
Дом Люши улучшенной планировки, что значит – общий балкон не
просто огромный, но и с разными нишами, поворотами и загогулинами. Мы
уединились, Татьяна начала разогреваться еще в квартире, а сейчас глаза
блестят, губы красные, как у вампира, дыхание участилось, я уж подумал с
беспокойством, не перешла ли с травки на что-то потяжелее…
…впрочем, это не мое дело. Она шепотом и очень деловито
сказала, что нужно делать, да ради бога, мне нетрудно, теперь в теле нет
запретных, стыдных или нечистых мест, Татьяна попробовала растянуть кайф, но я
незаметно ускорил, и она не сдержалась, серии же у нее короткие, так что
перевела дыхание, разгрузила меня, и мы вернулись, «покурив», встреченные
понимающими улыбками.
Потом мы все сидели за общим столом, пили и ели, пили и ели.
Люша ревниво следит, чтобы не увиливали, а ели как следует, разговор все время
вертелся вокруг темы, куда поехать отдыхать и кто что купил из мебели за этот
сезон.
Рекорд поставил наш старый друг Вадик Тюпавин, он купил
шикарную квартиру бизнес-класса, продав свою предыдущую, пожил на квартире у
друга, но вот въехал, сделал ремонт и таскает, как муравей, мебель, мебель,
мебель: пять огромных комнат – это непросто!
Еще Шурик Беляев вместо своей япошки купил штатовскую
иномарку, но не с рук, а в автосалоне, что сразу поднимает его рейтинг…
Я слушал, кивал, улыбался в нужных местах. Расшибаются в
лепешку, добывая квартиры, дачи, машины, мебель, гробят здоровье, вместо одной
машины покупают другую, ну разве что круче, круче… Не успевают бывать на даче,
но не продадут: как же, престиж!
Идиоты. Я-то знаю, что самое ценное у меня не квартира, не
дача и машины, которых нет пока, а самое ценное – это я. И заботиться нужно
больше о себе, чем о какой-то мебели или даче, которая на самом деле и на хрен
не нужна.
К сожалению, я могу менять мебель, могу ремонтировать
машину, заменяя старые детали новыми, но ничего не могу сделать с собой. Все
равно человек стареет, стареет, стареет… Вот уже отрастает брюшко, скоро начну
горбиться, мускулатура исчезнет, заменяясь жирком, руки превратятся в тонкие
плети, на животе и боках вырастут мощные валики нежного сала. Там, где раньше
была талия, появится «антиталия»: не сужение, а расширение.
Ухудшится память, появится одышка, уже не пробегу за
автобусом. И хотя все еще, как говорят, в душе молод, но телом скоро буду стар.
А все эти пластические операции – смех один. Убирают морщины, но ничего не
могут сделать со старением организма.
Правда, если постараться, то можно старение замедлить. Если
очень постараться, то замедлить можно даже очень. Еще йоги этим занимались, да
кто только не занимался. Йоги из-за своей жажды жить дольше упустили настолько
много, что до сих пор медитируют в грязи, а их чистенькие внуки, не думая о
неизбежной смерти, становятся лучшими в мире разработчиками программ для
компьютеров.
Подошел Барабин, на ходу довольно рыгнул и захохотал:
– Кость, а ты помнишь загул у Жанны? Я там так напился,
что гвоздями забивал молоток!
– Да, – согласился Константин весело, –
ужрались лихо. Даже не помню, как и домой попал…
– Хе, еще бы он помнил! Нас же развозили, как дрова,
вдупель веселых!
– Ха-ха!
– Гы-гы!..
– Ух-га-га!
– Но то мы уж совсем лихо, – заметил
Барабин, – а так вообще-то такие случаи… гм… не так часто.
– Всем управляет случай, – проворчал
Константин. – Знать бы, кто управляет случаем…
– А узнал бы?
– Набил бы морду, – твердо сказал
Константин. – А что? Подумаешь…
– Случай, – сказал Барабин авторитетно, – это
псевдоним Бога. Когда Творец хочет оставаться инкогнитой.
Захохотав, пошел дальше и увел Константина, обнимая за
плечи. Я проводил их взглядом, Константин что-то вроде меня, но у него еще
меньше сил и желания отгавкиваться. А еще боится оставаться в одиночестве и
старается соответствовать веселью в рамках «как принято». Наверное, и я скоро
перестану сопротивляться… А что, все так живут! И счастливы.
Но все равно, все равно… я не хочу в Египет, на Кипр или в
Таиланд. Я хочу по красным пескам Марса! Я хочу вброд ручьи из сжиженного
метана, смотреть в небо и видеть Землю: крупную – с Луны, крохотную голубую
звездочку – с Марса, а вот с Плутона совсем не увижу, но и там страстно хочу
побродить.
Но… как?
Первое, что требуется от меня, – дожить. Цена и
физические данные – потом, мы ж оптимисты, главное – дожить. Но после тьмы
веков, когда всеми религиями, моралью и поведением внедрялась мысль, что
умирать не только не страшно, но даже необходимо, почетно, это наша обязанность.
А кто думает увильнуть – тот трус и предатель. Сейчас нельзя даже вякнуть, что
очень хочу походить по марсианским пескам, только вот надо бы прожить еще лет
сто… Что за мерзавец, хочет жить вечно, а мы помирай?
Так и вы не помирайте, вертится за языке ответ, но попробуй
о таком вообще! Забросают гнилыми помидорами за трусость и отступничество, за
недостойное человеков желание жить дольше отмеренной жизни. Но кем отмеренной?
Слепой эволюцией? А почему мы должны подчиняться тем же законам, что управляют
и червяками?
В комнате уже все за столом, мужчины и женщины положили руки
друг другу на плечи и вот таким сиртаки за столом раскачиваются и дружно и
самозабвенно орут:
Крышталева чаша, срибна крэш,
Пыты чи нэ пыты – всэ одно помрэш!
Слова я не все понимал даже в припеве, Люша завез эту
казачью песню из Украины, хотя крышталева – это хрустальная, понятно, срибна
крэш, наверное, серебряный край, но это все неважно, главное – в героическом
настрое! Пить или не пить – все одно помрешь, вот главное, ключевые слова, как
известно, всегда выносятся в концовку. Пить или не пить – все равно помрешь…
Помню, в детстве меня, пятилетнего, отлупил какой-то
здоровенный семилетний дебил. Я наконец вырвался и, отбежав, кричал ему: «А мне
не больно, мне не больно!», стараясь хоть этим досадить, хоть этим уесть, хоть
чем-то умалить его победу.
И сейчас, когда в комнате довольный рев, звон бокалов и это
лихое, что пьем и будем пить, почему у меня перед глазами тот случай? А мне не
больно, а мне не больно!.. Раз уж ничего не сделать, то хотя бы отобрать у
смерти ее торжество. Или хотя бы часть ее похабной радости: сделать вид, что не
очень-то и хотелось, что жизнь – ерунда, копеечка, мы готовы расстаться с нею
без всяких сожалений и даже до наступления отпущенного срока. А вот так: затеем
войнушку, где угробим несколько миллионов жизней, а люди в ней будут
соревноваться в чудесах безумной отваги: бросаясь с горящим факелом в пороховой
погреб, оставаться на тонущем корабле, прыгать в пропасть, чтобы не попасть в
позорный плен – лучше умереть стоя, чем жить на коленях. А еще закрывать грудью
амбразуры, направлять горящие самолеты на головы врагам, таранить противника,
не щадя ни своей, ни его жизни…
