Еще можно разгрызать и высасывать мозг из рачьих клешней,
это совсем уж малость, меньше капельки, но с каким азартом грызут, хрустят,
чавкают, глаза горят первобытной страстью… Может, все дело в этом, что это
инстинктивное напоминание о миллионолетней привычке пещерных людей?
Тот же атавизм, что заставляет вполне благополучного и
небедного человека покупать ружжо и неделями бегать за бедным зайцем или
выслеживать уток, хотя с его жалованьем может скупить всех уток области?
Шурик перехватил мой взгляд, широко улыбнулся и сказал
сквозь треск рачьего панциря:
– А тебе что, худой рак попался?.. Возьми вот этого,
это рачиха!.. Смотри, икра еще цела…
Я виновато улыбнулся, нельзя выпадать из компании, начал
ломать хитиновые доспехи, отрывать клешни, совершать все нужные действа и даже
делал вид, что все это не просто нравится, что я в восторге, что это мой мир и
что я кайфую.
На моем блюде растет гора рачьих панцирей, хоть и не так
быстро, как у Шурика, но быстрее, чем у соседа за столиком. Бедолага пока еще
не наловчился их разделывать, но старается, глаза горят, и вообще старается
поскорее начинать ощущать кайф, чтобы как все люди.
А что я, мелькнуло у меня. Почему все никак не начну ощущать
первобытную радость? Я же вроде бы из такого же мяса, таких же костей и жил…
Когда от раков остались одни панцири, Шурик довольно рыгнул
и сказал бодро:
– Славик, сейчас увидишь, насколько я был бы хорош в
роли дипломата.
– Да ладно тебе, дипломат…
Он вскочил и догнал двух девчонок, те вклинились в толпу.
Шурик не успел заговорить с ними, как обе начали танцевать. Он тут же
завертелся возле них, танцует в самом деле здорово, о чем говорили, конечно, я
не слышал, но девчонки, одна блондинка, другая рыженькая, к моему удивлению,
прервали танец и пошли за ним.
Все трое улыбались до ушей, Шурик заявил с ходу:
– Это мой лучший друг, Славик, компьютерный гений,
холостой и хорошо зарабатывающий!
Я помахал рукой:
– Все брешет. Девочки, вам что заказать?
– Мне пепси, – сказала блондинка.
– Мне мороженое, – сообщила рыженькая. –
Жарко…
Молоденькие, явно школьницы, но уже с тем жадным блеском в
глазах, когда видят столько всего, и все им отныне доступно, можно хватать и
пользоваться, никаких осточертевших родительских запретов…
– Вы классные девчонки, – сообщил Шурик
убежденно, – я как увидел вас, так сразу сказал Славе: вон смотри, самые
классные девчонки в этом клубе! И Славик сразу понял, что я говорю про вас
двоих… Правда, Слава?
– Точно, – подтвердил я. – Сразу видно, что
вы девчонки смелые и самостоятельные.
Обе разом засмеялись, блондинка сказала игриво:
– Это верно, мы – девочки без комплексов. А вы?
Шурик довольно гоготнул и сказал бодро:
– Мы тоже, только мы не девочки!
Обе снова захохотали, рыженькая протянула руку:
– Меня зовут Лиза.
Рукопожатие ее было дружеским и крепким. Вторая девочка
протянула руку несколько жеманно:
– Валя.
Шурик сказал с укором:
– Ну вот, еще и не потрахались, а уже познакомились…
Непорядок!
Снова все засмеялись, я тоже улыбался изо всех сил, а Шурик
продолжил с подъемом:
– У меня машина просторная, можно начать с нее.
Лиза наморщила нос.
– В машине… как-то банально. Мы вообще-то предпочитаем
экстремальный секс. А вы?
– Мы любой, – ответил Шурик с подъемом. – А
экстремальный – это когда вам морды бьют?
– Как смешно, – сказала Лиза с неудовольствием, но
тут же засмеялась: – Но вообще-то прикольно, надо запомнить. Экстремальный –
это когда опасно… Например, на эскалаторе.
Шурик сказал нерешительно:
– Точно морду побьют. Недавно кончился матч между
«Спартаком» и «Торпедо», часа три будут переть, как слоны… И без экстремального
все равно побьют! А дожидаться ночи… чтоб на эскалаторе пусто…
Лиза сказала с вызовом:
– И что, боитесь?
Шурик ответил честно:
– Да нам бы такой экстремальный, чтобы для этого не
лезть на Эверест. Сейчас час пик, и без всякого секса затопчут! До ночи ждать
долго… А чем сейчас будем заниматься? Вы хоть сиськи покажите!
Лиза хихикнула, с готовностью задрала майку. Груди крепкие,
как очерченные циркулем, еще не отвисшие, хотя достаточно крупные, чтобы вот
так хвастливо задирать и дразниться. В сосках блестят колечки пирсинга. У меня
болезненно холодеет внутри, когда я представляю, как это больно, когда вот так
прокалывают… но у меня здоровые реакции, а эти, с пирсингом, все мазохисты…
Валя подняла маечку чуть стеснительнее. Ее грудь мельче,
зато алые кружки кажутся совсем детскими, а кончики уже вздулись, похожие на
поспевшие ягоды земляники.
– Класс, – опередил Шурик с видом знатока. –
Славик, правда класс?
– Класс, – подтвердил я.
– Класс, – повторил Шурик, девчонки, хихикнув,
опустили маечки. – Классные сиськи. Ну что, рискнем, экстремалы?
Трахались на движущемся эскалаторе. В первый раз не успели,
у меня эрекция появилась, когда опустились в самый низ. Пришлось, придерживая
штаны, перебегать на ленту, ползущую вверх. Лиза довольно повизгивала, глаза
горят, у нее сразу пошли оргазмы, меня же отвлекало все на свете, даже фонари,
равномерно проплывающие вниз. К тому же на противоположной ленте опускается
группа подростков, сразу заулюлюкали, кто насмешливо, кто одобрительно.
К концу ленты я ощутил, что уже близко, но не успел:
пришлось все так же, придерживая брюки, перебежать на соседнюю, что идет вниз.
Лизе проще, а мне со спущенными штанами бегать, что решать в уме квадратные
уравнения. Оказавшись на ленте, я вздохнул с облегчением и поклялся, что сейчас
все закончу и больше никогда ни с чем экстремальным связываться не буду. До
чего же нам, мужчинам, хреново: не можем имитировать оргазм, как сплошь и рядом
делают расчетливые женщины!
Как назло, повалил народ. Оказалось, судя по репликам,
закончился спектакль, они всегда заканчиваются в полночь или близко к этому, и
зрители спешат успеть к закрытию метро. Лиза радостно хихикала, когда эскалатор
начал заполняться народом, самые нетерпеливые бегут по ступенькам, мне пришлось
прижать ее к стенке. Рядом Валя старается упираться руками в движущийся с нами
поручень, чтобы не тереться о стенку, она снова начала постанывать и вскрикивать,
Шурик радостно заухал, как филин. Я страшился, что народ начнет останавливаться
и давать советы, но театраломаны обращали на нас не больше внимания, чем на
сцепившихся в коитусе бродячих собак, что иногда забредают в метро погреться.
